Лось 2 - Алексей Анатольевич Федорочев
— Да понял я, понял! С меня причитается! Юле только не говори. Но я тебе очень рекомендую — те материалы, что ты мне так легко продемонстрировал, храни как зеницу ока. И ни в коем случае не отдавай никому просто так. Ты, конечно, получишь за них неплохие деньги, но я бы тебе не советовал их продавать. Когда-нибудь ты можешь выменять на них жизнь, и не одну. Скажем так, если бы тебе пришло сейчас в голову выкупить свободу Рыбакову, то в обмен тебе бы не только Мишку отдали, а еще с десяток смертников. Без всяких условий.
Еще раз оценил честность Макса: пользуясь моим невежеством, он с легкостью мог обвести меня вокруг пальца, и выцыганить архив по дружбе, пусть не для себя, а для своей семьи. Нельзя скопировать, зато можно тупо переписать под мою диктовку. По одной-две страничке в день меня бы не напрягло, и через полгода в его руках оказался бы материал целиком. А он максимально полно просветил о его ценности. Что ни говори, а дополнительная подушка безопасности при моем образе жизни вовсе не лишняя.
— Давай вернемся к тому, с чего начали, — предложил я, отбросив на потом размышления, — Что будем делать?
— Ничего, — спокойно произнес Макс, — В нашем положении — самый оптимальный вариант. Понимаешь, Ногайские сейчас — один из пяти великих кланов. Но "великий клан" — в рамках истории понятие сиюминутное, пятнадцать лет назад Октюбины таким считались, и где они теперь? А чем выше заберешься, тем больше недоброжелателей. Твоя же бабка, узнай она об инциденте, выльет на них ушат дерьма в борьбе за возвышение Шелеховых. Я тебе еще раз говорю: здесь не их вотчина, где они полноправные хозяева жизни, способные замять что угодно, кроме разве что полностью развернутого гнезда, в Питере императорская власть крепка. Но и судиться с ними не вижу перспектив, тем более тебе — привлечешь к нам лишнее внимание. Тебя же Краснова предупреждала не влипать в истории?
От вновь поднявшегося возмущения почти задохнулся: а по чьей вине я влип в историю?! Но промолчал: сам тоже хорош! Это Максу двадцать пять, а мне-то в сумме двух жизней уже давно за полтинник! Своя голова на плечах есть, но почему-то ею не пользуюсь. В моем отзеркаленном представлении ситуация выглядела так: шестеро "быков" обманом затащили в сауну двух "девочек-припевочек". Невинные цветочки (на этом невесть откуда вылезшем сравнении я аж хрюкнул) вдруг оказались с шипами и отмудохали "быков". Нормальная реакция — отомстить. Но есть нюансы: перед общественностью "быки" притворяются белыми и пушистыми, плюсом здесь их целых пятнадцать группировок, и каждая с радостью утопит конкурентов, дай только повод. До кучи есть "смотрящие" за городом, которые тоже с удовольствием воспользуются промашкой. Мой вывод: месть наверняка будет, но не настолько масштабной, как фантазировалось сначала.
Зайдя домой несколько дней спустя, обнаружил вольготно расположившуюся на моем собственном диване Краснову.
— Будет ли уместно напомнить, что неприкосновенность жилища гарантируется законами империи?
— Для двадцатилетнего парня с амнезией ты удивительно ловко оперируешь понятиями, о которых далеко не каждый подданный в такую минуту вспомнит.
— Я способный.
— Знаю. Читала твое личное дело, да и знакомы мы с тобой не один месяц. Кстати, до амнезии, ты тоже считался умным, правда большинство твоих знакомых и одноклассников отзывается о тебе как о редкостном подонке.
— Не помню.
— Не помнишь, как издевался над девочкой из восьмого "б"?
— Не помню ни как издевался, ни как учился, ни самих этих одноклассников и знакомых. Вполне возможно, что сами они были теми еще мразями, если знали, что творится, но молчали.
— Туше! Черт! Нахваталась с этим фехтованием! — и уже немного другим тоном, — Расслабься, ни над кем ты не издевался! Снобом и эгоистом был, но ничего сверх этого за тобой не водилось.
Краснова чиркнула спичкой собираясь закурить, но я ее остановил:
— У меня не курят.
Покачав головой, Елена аккуратно убрала обратно в коробок потушенную спичку, а потом, размазываясь в пространстве, бросилась ко мне. После странной попытки закурить от некурящей телохранительницы чего-то похожего я ожидал, встретив ее опрокидывающим приемом.
— Теперь верю, что ты раскидал всадниц, — произнесла она, глядя на меня снизу вверх, распластавшись на ковре.
— Как будто ты раньше не знала, тренируясь у меня!
— В полную силу ты никогда с нами не работал, поэтому нет, не знала. Подозревала, догадывалась, но не знала. Это из Шелеховской программы подготовки?
— Нет, не из нее. Подарок с того света.
— Что, прямо от него? — Елена блеснула глазами, даже не пытаясь изобразить веру моим словам.
— Конечно! Встретил меня у ворот рая и говорит: "На тебе, Миша, знания, чтобы супостата победить!"
— Ёрничаешь! — хмыкнула она, делая попытку подняться с пола, но с шипением заваливаясь обратно, неудачно опершись на пострадавший локоть, — И все-таки пять минут клинической смерти ты пережил. Как оно там?
— Понятия не имею! — признался, протягивая ей руку для помощи, — Первое, что помню, это пробуждение в палате.
— Жаль! — Водрузившись на ноги, полковник, бормоча явно не комплименты себе под нос, потерла места ушибов, но больше ничем своего недовольства не выдала, — В твоем деле чего только нет: и танцы, и рисование, и даже скрипка с хоровым пением, — при упоминании музыкальной школы я страдальчески скривился — талантов к музицированию сроду в себе не замечал! — Но нет ни одного упоминания о единоборствах, — продолжила тем временем Краснова, — А из показаний очевидцев, уже через несколько дней после выписки ты дрался с превосходящим противником. Я сейчас не о Забелине, который мало в предмете разбирается, а об Артюбине — параллельно с учебой в МГУ он ходит на занятия в нашей школе, поэтому способен оценить чужой уровень. К тому же я сама своими глазами видела, как ты относительно легко разделался с хулиганами, напавшими на Светлану. Даже Шелеховы не способны за два месяца обучить так драться, а здесь чувствуется многолетняя школа. Кто ты?
— Лосяцкий Михаил Анатольевич, — я сел на диван, намереваясь отрицать все до последнего, — 1980-го года рождения. Могу только сказать тебе, что все, что я знаю о себе до восемнадцати — я знаю со слов окружавших меня людей. Объявивших себя моими родителями и родственниками.
— То-то и оно! — вздохнула Краснова, усаживаясь рядом, — Абсолютно все, кто знал тебя раньше, признают в тебе Лосяцкого.
