Земля медузы - Оксана Ветловская
Родион попятился, снова споткнулся, с размаху сел в куст бамбука. Вскочил и понёсся что было сил неведомо куда. Восприятие реальности перегорело, как старая проводка.
Обнаружил он себя в подъезде одного из жилых домов. Сидел у стены под электрощитком на корточках, словно в детстве, когда играл с ребятами в прятки. Раз-два-три-четыре-пять. Я иду искать. Ищут ли его те, из «заброшки»? Сколько он так просидел, даже отдалённо нельзя было предположить. Час, больше? Знобило. Какая-то часть психики, отстранённый наблюдатель внутри, что, должно быть, есть у каждого медика, призывал не паниковать и поискать всему случившемуся разумное объяснение. Костю мог раздавить рухнувший потолок заброшенного дома. Беззвучные голоса в голове могли быть галлюцинациями. Алкаш болен какой-то неведомой болезнью. От этих предположений становилось немного спокойнее, но верилось в них с трудом.
В подъезд зашла бабка с авоськой, сохранившейся ещё с советских времён, — такая, серо-бордовая, со специальной пластиковой ручкой, чтобы не резать руки, была когда-то и у Родионова отца. Раздутая щека бабки была замотана шерстяным платком. Почему-то от этого довольно безобидного зрелища Родиону снова стало очень страшно: многочисленные недуги местных жителей явно следовали некой жуткой, пока ещё непонятной, но очевидной логике.
— Ты чего тут сидишь? — спросила бабка. — Тамару ждёшь? Так дверь вроде открыта.
Только теперь Родион сообразил, что забежал в тот дом, где находится Тамарин магазин. Все магазины и учреждения посёлка располагались именно так: на первых этажах, прямо в квартирах, а их хозяева или работники обычно жили тут же либо по соседству.
Бабка с авоськой поднялась этажом выше. Родион, кое-как встав, переминался с одной затёкшей и онемевшей ноги на другую. Чувствительность возвращалась вместе с болью. Надо позвонить отставному капитану из «центра» и уезжать из посёлка к чёртовой матери. Родион вдруг с очередным приступом ужаса понял, что ехать ему некуда. Не в Москву же, где его никто не ждёт. Не потому ли он согласился сопровождать Костю, что неосознанно его тянуло на родную землю, словно та могла как-то помочь, утолить зияющую пустоту внутри, которую он в Москве тщетно заливал водкой? И снова почудилось, будто в сознание протянулось нечто чужеродное: ощупывало призрачными щупальцами, оглядывалось, осваивалось, вкрадчиво перекраивало под себя…
В магазине Тамары, за приоткрытой грубо сваренной железной дверью, что-то с грохотом упало, и оттуда послышался то ли вопль, то ли стон. Родион осторожно заглянул. Стол с кассой, разбросанные картонные коробки. Рухнувшая полка с консервами. Тут-то что могло произойти? Готовый опрометью бежать на улицу, Родион осмотрел стены, дверной проём, окно, потолок. Всё вроде в порядке. Ни каменных шипов, ни странных деформаций.
Тамара была в соседней комнате, служившей подсобкой. Стояла на четвереньках, уткнувшись головой в разбросанные упаковки, будто её тошнило. Родион попробовал приподнять женщину за подмышки, но что-то не позволяло это сделать, её голова по самую шею была завалена пакетами с лапшой быстрого приготовления, и что-то там, внутри, будто не отпускало её. Вдруг голова женщины показалась совсем в другом месте — из-за башни картонных коробок в противоположном углу. Голова кивала, издавая нечеловеческие гулкие протяжные звуки. Родион отпустил тело женщины и медленно попятился. Перед ним был сущий монстр: голова Тамары покачивалась на длинной-предлинной шее, протянувшейся от тела через полкомнаты подобно кошмарному шлангу из человеческой плоти. Тихо пятясь и не сводя с чудовища взгляд (а голова женщины продолжала гипнотически покачиваться из стороны в сторону, как у змеи), Родион добрался до выхода из магазина, и вот тогда рванул прочь, что было сил.
Туман исчез, воздух был прозрачен и стыл, небо на востоке закрывала тёмно-сизая стена туч. Родион шагал по центральной улице родного посёлка, его мотало как пьяного. Он без конца давил на имя шофёра из «центра» в контактах, прикладывал телефон к уху, чтобы услышать «абонент недоступен», затем поднимал телефон вверх, словно умоляя небо обеспечить хотя бы одну «палку» мобильной связи. Проходя мимо дома, где располагался медпункт, остановился, немного подумал и свернул к крыльцу.
Василий Иванович стоял возле окна в приёмной и смотрел, как из-за домов, подобно исполинскому цунами, поднимается бескрайняя туча с чёрным подбрюшьем.
— Шторм идёт, — сказал он, не поворачиваясь. И добавил: — Проходи, Родя. Так и знал, что ты ещё придёшь.
Родион остался стоять на пороге сумрачной комнаты. В шкафах со стеклянными створками, металлических полках, бутылках под столом заплутали густые тени. Казалось, они шевелятся, тянутся к ногам. Где-то на границе осознаваемого снова зазвучал призрачный голос, но смысла пока было не разобрать.
— Что здесь, к едреной матери, происходит? — хрипло спросил Родион. Сглотнул и с трудом продолжил: — Я видел… что-то невозможное. Тамара превратилась в какого-то… какое-то… Я даже не знаю, как описать. Её шея…
— Рокуроккуби, — Василий Иванович произнёс это слово на японский манер. — Моя мать о них рассказывала. Одну даже видела в детстве. Обычно они не опасны. Могут подглядывать в окна и через заборы. Но некоторые пьют человеческую кровь.
— Ч-чего?..
Некоторое время в помещении царила тишина. Родион шагнул в комнату.
— То есть… вы знали об этих чудовищах? Почему Тамара стала… одним из них? А этот… Я думал, обычный алконавт. Оказалось — ходячий кусок тухлятины.
— Нуппеппо, — произнёс фельдшер ещё одно загадочное японское слово. — Он точно не опасен. По древним поверьям, кто поест его гнилой плоти, получит бессмертие. Но проверять я бы не советовал.
— Кто они? Эти твари…
— Японцы называют их ёкаи. Но легенды о них ходили на островах задолго до японцев. Может, и до айнов. Так рассказывала мне мать. Ёкай — не физическое существо. Что-то вроде энергии. Живая стихия. Она есть во всём. Но особенно много её там, где идут какие-нибудь мощные процессы. Тут, под нами, сам знаешь, стык литосферных плит. Землетрясения, вулканы. Подземные ёкаи очень сильны. Здесь они вышли на поверхность. Им надо где-то жить. Они селятся не только в предметах, но и в живых существах. Живое даже предпочтительнее… Его легче переделать под себя.
Фельдшер отвернулся от окна, шагнул к Родиону и размотал грязный бинт на руке. Вместо левой ладони у него был пучок тонких тёмно-лиловых щупалец. Они шевелились, сокращались, живя собственной кошмарной жизнью.
— Господи… что это… — прошептал Родион.
— Считай, что это пластическая операция, — ответил Василий Иванович. — У ёкаев своё понятие о красоте и удобстве. Тот, который поселился во мне… — фельдшер склонил голову, словно прислушиваясь, — говорит: то, что люди считают уродством, просто другое измерение красоты.
— Как такое возможно? — всё так же шёпотом спросил Родион. Голосовые связки отказывали.
— Мирное соседство. Иногда телом управляю я. Иногда он.
