Архипелаг раздора (СИ) - Маргарита Вольная
— Мне пришло письмо, — наконец медленно произнёс брат. — И я хочу знать, что ты думаешь по этому поводу.
Он протянул ей крошечный клочок бумаги, и девичьи пальцы приняли его, как редкое сокровище.
«Здравствуй, Герман. Я долго не решалась написать, но затем подумала, кто знает, что со мной будет? Жизнь военного не принадлежит ему. Хочу пригласить тебя на прогулку послезавтра на закате. В Солнечном заливе, на скале. Придёшь? Элла».
Марианна выронила письмо, смотря вперёд остекленевшим взглядом. Принц подобрал клочок и сунул его в скрытый карман.
— Что думаешь? — спросил он и пытливо взглянул на сестру.
Некоторое время девушка сидела смирно, а потом вскочила и кинулась к лампе, как будто её требовалось срочно поправить.
— А что думаешь ты? — сдерживая дрожь, ответила Марианна.
— Элла хорошая. Тем более — твоя подруга. Наверное, было бы здорово, если…
— Нет! Не было бы здорово!
— Значит, ты против? Почему?
— Да кто она вообще такая?! Наездница! К тому же не лучшая! И что это за отвратительная манера — писать первой?! Это мужчина должен делать, а не женщина!
— Да какая разница, — будто с печалью проговорил Герман. — Не имеет значения, кто кому напишет, главное, что будет потом.
— А потом не будет и быть не должно!
Принцесса повернулась к нему. Она свирепо отскочила от лампы и кинулась на балкон, откуда выкрикнула:
— Может она вообще шпион!
Герман не стерпел. Он заволок её в покои, больно сжав локоть, и громко прошептал:
— Что ты орёшь?! Об этом нельзя вот так просто кричать на весь дворец!
— А мне плевать! С чего вдруг она к тебе набивается?
— Может потому, что я ей нравлюсь?
Он продолжал держать сестру за руку и не спускал рассерженного взгляда.
— Она уродина! Она маленькая и толстая!
— Что за чушь… — покачал головой брат, прекрасно зная, что плотная и коренастая — ещё не означает полноту и безобразие.
— А ещё она всегда плохо о тебе говорила!
— Ты сама-то себе веришь?
— Но всё это не важно! Важно то, что она действительно ни с того, ни с сего решилась написать! А вдруг это засада? Вдруг это она служит Водному?
— Причём здесь Водный?
Марианна застыла.
— Тебе мама рассказала?
— Да…
— Ты врёшь! Подслушивала?!
— Какая разница!
— Марианна! Что ты делаешь?! Иногда я просто не узнаю тебя! Ты же никогда не была такой! Что с тобой случилось?
— Ты пойдёшь на свидание? — девушка и слушать его не хотела.
— Пойду! — неожиданно твёрдо ответил тот.
— Вот и иди! Ей ты наверняка выложишь про свои успехи в ордене!
Герман сжал кулаки и зубы. Он молча забрал письмо и вышел из покоев.
Марианна кинулась на мягкие подушки и зарыдала.
Глава 5
Истомный закат разлил красное золото и превратил поверхность океана в алое зеркало. Окаймленные пеной, тихие волны расстилались по пустынному пляжу Солнечного залива. На отвесных скалах начиналась скудная растительность, но чем выше поднимался взгляд, тем больше становилось зеленых зарослей, что постепенно превращались в густой лес. Единственная тропа вела вверх по крутому склону, изредка прерываемая внезапным валуном или разломом, и тогда она обвивала препятствие змеёй, терялась, но вскоре вновь возвращалась к прежнему направлению. Марианна закуталась в прохладный серый плащ, спрятала лицо под капюшоном и торопливо взбиралась за знакомым человеком. Она старалась быть незаметной, легкой, но несколько раз пришлось больно упасть на острые зубы камней, когда голова с черными волосами поворачивалась назад. Принцесса долго лежала в неподвижности, не зная, можно ли вставать, и нередко упускала брата на очередном витке тропы.
Ветер усилился и разозлился, но уходящее под воду солнце продолжало ласкать кожу невесомыми лучами. Внизу раскинулся полумесяцем залив с обагренной полосой песка, и девушка остановилась. Сердце безудержно клокотало в груди, и Марианна поняла, что это отнюдь не от долгого подъёма: мало кто из ровесниц мог похвастаться такой выносливостью, как она. Даже молодые люди уступали ей в этом, но только одного человека она никогда не побеждала ни в одной схватке, и этот человек уходил всё дальше, забирая с собой все мысли Марианны. Они всегда были единым целым: два тела, одна душа, но сейчас всё изменилось. Принцесса чувствовала, что он отдаляется, его взгляды неуловимо менялись, он больше не поддерживал её дурачеств, а теперь между ними может появиться посторонний. Посторонняя. Как будто недостаточно того, что уже происходит.
Принцесса зацепилась пальцами за выступ и слишком резко оказалась наверху. Герман и Элла, что встретились совсем недавно, едва её не заметили. Девушка соскользнула вниз и прижалась к согретому солнцу камню, но его неживое тепло растеклось по коже мерзким ехидством. Издалека донеслись обрывки голосов и разобрать их, оставаясь на месте, никак не получалось. Марианна сошла с тропы и углубилась в лес, откуда надеялась подобраться поближе. Она осторожно просачивалась под резными листьями папоротников, пока не обнаружила удобное укрытие, за которым не только отчетливо слышалось каждое слово, но ещё и прекрасно виделось.
Пара уселась на край скалы. Между ними оставалось так мало пространства, что ещё немного и их плечи прикоснулись бы друг к другу, но, кажется, их это нисколько не смущало, и они долгое время молча смотрели на закат.
Марианна успела успокоиться и даже заскучать. Она расслабленно зевнула, равнодушно посмотрела на повернутую к ней спиной подругу и уже собралась окончательно выдохнуть — ничего у них не получится, — как Элла заговорила:
— Очень красивый закат. Такого давно не было.
— Да. Правда красивый, — ответил Герман, и тон его голоса заставил принцессу скорчиться от боли.
— Ты не думаешь, что нехорошо было приглашать тебя сюда?
— Нехорошо?
— Я слышала, это дурной тон, — девушка засмеялась, и парень с удовольствием сделал то же самое.
— Наоборот, я даже рад. Один бы я вряд ли сюда пришёл.
— А как же Марианна? Я думала, вы очень близки. Она часто о тебе говорит.
— Не думал, — он довольно улыбнулся. — В последнее время мы редко с ней видимся. У каждого появились свои дела.
— Так и должно быть. Вы не можете вечно идти одной дорогой.
Принцесса сжимала и разжимала кулаки, смутно решая, чего бы такого сделать Элле, чтобы та сразу поняла, на чью дорогу встала. Но беседа
