Ловушка - Алексей Николаевич Евстафьев
— Чур, позволь мне Филушке черепушку вдребезги разнести! — просит Балда Ивановна. — Давно хотелось этому занятию научиться, да всё было недосуг.
— Ты мои принципы знаешь, даже не умоляй. — отнекивается Чёрт Шпаренный. — Я всё привык делать своими руками.
— Ну, позволь хотя бы брюхо ему вспороть и кишки вымотать — я это дело страсть как обожаю.
— Вот кишки вымотать позволяю, ибо когда ты весела — мне на тебя любо-дорого глядеть.
— У-у, гад ты какой, на комплименты потянуло!
— Не гад! Подлиза!.. Дома мне кое-что за это будет?
— Будет-будет, подлиза!..
…сейчас, Филушка, они тебя, сейчас…
ОГОНЁК
И вдруг я увидел, что глубоко в лесу светится робкий осклизлый огонёк, продираясь через густые хвойные ветки.
— Как же это так? — невольно вздрогнул я. — Откуда в лесу огонёк взялся?..
Загадочным, несомненно загадочным предстало передо мной явление огонька, но виделось оно вполне достоверным и лишённым чудливости миража.
— Такой маленький огонёк, словно бы смородиновая ягодка… Неужели, кто-то из людей зажёг костёр?
Что же это может быть ещё?.. свихнувшийся в отшельничестве призрак с керосиновой лампой неспешно бродит, придерживаясь строго очерченного круга и дожидаясь вселенской полночи для долгожданного сошествия в могильную трясину… а может быть это всадник-гонец, примчавшийся с далёкого лютого боя, пристроился на пенёчек и, покуривая огромную посапывающую папироску, пережидает ночь, чтоб утром вновь рвануться вскачь, неся предсмертные письма бойцов и требования командиров об отпущении грехов… или это юркие мшистые недотыкомки устроили свадьбу своему королю, нащипали огненной коры и порадовали молодожёнов хлябкой иллюминацией?.. Что же светится в лесу барахтающимся комочком?..
— Да сходи и посмотри. — подбодрил меня Шишкин Крикун.
Моё сердце тоскливо сжимается, волнение щемит горло, мне становится очень тяжело молчать, я едва сдерживаюсь от призывного крика… Я спускаюсь с холма, делаю шаг за шагом, осторожно пробираясь через поваленные деревья и сучья, всё ближе подбираясь к огоньку. Его шутливо раззадоривающий свет — словно золотисто-сургучная звезда — всё чётче проясняется и приманивает меня. Чувство страха понемногу, быть может, нехотя и надменно покидает мои тело, сердце и душу, и оставляет лишь последний патрон… или что ещё он может оставить после себя, страх-то…
И вот я с решительным удивлением вижу перед собой небольшую полянку и скромный лесной домик, приземисто и терпеливо сколоченный из толстых лакомо-смолистых брёвен. Оконце в домике ярко светится — это и есть тот самый огонёк, к которому я стремился.
Внезапно в лесу воцарилась вялая, учтивая тишина; куда-то сгинули устрашающие меня лесные шорохи и гулы. Домик, чуть прислонившись к зябкой темноте, выпускает из ворчливой трубы тоненький дымок и переговаривается со скучающей перламутровой луной:
— Без пальто вам холодно на небе, барышня?
— Ничего, привычно.
— Ночи-то больно стылые этой осенью. Я спрошу у хозяйки, вроде завалялась у нас где-то лишняя кацавейка, вот бы вам отдать её. Не старая совсем и почти неношеная, брезговать нечем.
— Спасибо, а то и правда на небе холодновато.
— Ну да! я и говорю: стыло!.. И работа у вас не из лёгких.
— Привыкла, чего уж там… за кацавейку-то спасибо… закиньте её хотя бы завтра, я обязательно прибуду при полном параде… Это к вам гость?
— Наверное, к нам. Всякие тут бывают, ходят.
— Хозяйка-то гостей не ждёт?
— Ждёт, почему не ждать. Кушаний наготовила, словно, на пиршество. Вон дымок-то из трубы валит с привкусом аппетитным: аж слюнки текут!
— П-помолчите-ш-ш… — учтиво зашуршали ели. — Не испугайте-ш-ш человека-ш-ш…
Но вот что-то проскользнуло мимо меня искрящимся занавесом, вскружило слегка голову, прихлопнуло по лбу, и после этого шелест елей уже не напоминал слова, луна заворожённо смолкла, Шишкин Крикун слился с насупленной корягой, и я негромко, но вполне требовательно постучал в дверь домика.
Но кто же там, за этой дверью?..
ГОЛОС
С опаской и потихоньку я постучал в дверь.
— Кого надо? — незамедлительно откликнулся за дверью глуховатый голос.
— Здравствуйте!.. Я сильно извиняюсь за беспокойство… — одновременно обрадованный и раздосадованный внезапностью голоса, я принялся подбирать слова, чтоб ненароком не обидеть хозяина дома. — Извините, что разбудил в такое позднее время… даже если не разбудил…
— Ну, хорошо, допустим. А надо-то вам кого?..
— Собственно говоря, я стучусь в дверь не оттого, чтоб мне кого-нибудь конкретно захотелось увидеть. — чистосердечно принялся я запутываться. — Мне желательно хоть кого-нибудь увидеть из тех, кто там, в домике, живёт… Вы меня понимаете?
— Почему это — там? — капризно поинтересовался голос.
— У вас — это там… собственно говоря, если смотреть с моей стороны, то всё, что находится за дверью домика — это у вас там… а всё, что перед дверью — это у меня, здесь!.. Или я не прав?
— Там — это значит у вас там, где вы, а у нас здесь — это тут, где я. И кроме меня здесь никого нет. А я у себя дома, у меня всё хорошо, даже прекрасно. Надеюсь ваше любопытство удовлетворено… До свиданьица!..
— Извините, но мне хотелось бы немого погостить у вас… там… Эй, хозяин!..
Голос за дверью ничем себя не выдавал. «Надо постучать сильней, понастойчивей. — подумалось мне. — Авось, до абсолютной гадости не достучусь, а на ночлег впустят!» И я снова застучал в дверь, гораздо сильней и нахальней.
— Вы зачем тут и там громыхаете во всю ивановскую? — с нарочитой любезностью перебил меня голос за дверью. — Сейчас весь лес сбежится посмотреть: кто тут стучится по ночам во всю ивановскую?.. кого тут черти носят?..
— Конечно, время позднее, и мой визит вас должен насторожить, поскольку незваный гость хуже татарина. — забормотал я галантно, но вихляво и с характерной придурковатостью. — Но вникните, пожалуйста, в мою ситуацию, опять же объединяясь мысленно с количеством позднего времени: куда же мне податься теперь?.. Оставаться в лесу очень может быть опасно. Не так ли?..
Голос за дверью не отозвался.
— Идти мне совершенно некуда, а, кроме вашей двери, в лесу и
