Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая
-Конечно, не знала. Эту информацию скрывают. Ученые убеждены, что несмотря на огромное количество потомков обезьяны, в мире существует небольшой процент других людей, которых подселили на землю тысячелетия назад. Эти редчайшие экземпляры называются братьями воздуха. А я считаю, что они - родственники птиц. И родина их не земля, а небо.
-Как ты думаешь, они узнают друг друга, если встретятся? - спросила Лота с сомнением.
-Мы же с тобой друг друга узнали.
Действительно: они с Гитой друг друга узнали. Моментально. Это было не знакомство, а именно узнавание.
-А может быть так, что человек - брат воздуха, но об этом не догадывается? Так и проживет всю жизнь в неведении?
-Наверняка! Но если находишься с таким человеком рядом, все равно рано или поздно обязательно это почувствуешь. И тогда тем более надо ему все рассказать.
-Понимаешь, этот мир принадлежит не завоевателям, - добавила Гита задумчиво. - И не тем, кто сильнее, как это может показаться. Не тем, кто проходит по трупам, наметив себе цель. Он принадлежит тому, кто сумел установить с ним контакт. А этому никто никого не учит. Это умеют делать единицы.
* * *
В первых числах мая Лота отправилась на Курский вокзал и купила билет на пассажирский поезд "Москва-Симферополь", чтобы встретиться с Гитой уже в Симеизе. Гита должна была стартовать из Питера, куда переехала жить со своим Гением еще осенью, оформив в институте академический отпуск. А Лота выезжала из Москвы. В дорогу она приготовила ермак, купленный заранее по объявлению. Новенький, с жикающими молниями, с оттопыренными карманчиками. С алюминиевым каркасом, благодаря которому вся конструкция удобно располагалась на спине. Это был ее первый взрослый предмет, и она им гордилась.
Лота ехала на верхней полке пассажирского поезда. Было здорово лежать на верхней полке и слушать разговоры людей внизу, не видя их лица.
-Ведь что получается, - слышался, все собой перекрывая, громкий, но, в то же время, вкрадчивый и какой-то стелющийся голос. - Душат народ. Подкрадываются со всех сторон. Беда-то не в них, не в Ельцине, не в этих его всяких Гайдарах. Беда в том, что окружают они себя еврейчиками, жидками окружают, вот в чем беда.
-Э, нет, товарищ, - перебил его звучный бас какого-то, судя по тембру, капитана дальнего плаванья. - Как вот эти ваши разговоры начинаются, так я говорю: не надо товарищи. Нечего сваливать! Смотри на себя, на своих смотри: мы, мы страну развалили! С протянутой рукой на запад пошли! Давай нам, запад, все: лекарства, куриные ноги, гуманитарную помощь. Сами себя распустили, страну распустили, а теперь виноватого...
-Правильно! - встрял третий, пожиже, но не менее положительный. - За Ельцина сколько народу голосовало? Пятьдесят семь процентов! Вот взять да и спросить вас или вас, или, вот Евгенича - за кого ты, Евгенич, голосовал? Сейчас, понятно, уже совестно многим признаваться, но голосовали-то за Ельцина. А потом работу стали терять, квартиры, тут-то и призадумались...
-Так я про то и говорю, - лебезил первый. - Распустили страну. Но ты по фамилиям посмотри, кто правительство окружает, по фамилиям, и сразу все ясно тебе станет...
Тыдых-тыдых, тыдых-тыдых, - безудержно мчался к счастливым широтам паровоз.
Пронеслось поле, закружился полуодетый лес. В стенах вагона что-то загадочно поскрипывало. Призрачно погромыхивала дверь тамбура. И если закрыть глаза, Лоте становилось неясно, куда она несется - вперед или назад.
Проснулась она поздно. Поезд, плавно раскачиваясь, летел во весь опор. Вдали попыхивал высокими трубами какой-то город - поезд на полном ходу огибал его справа. Верхняя полка напротив Лоты, как и раньше, была пуста. За ночь пассажиры сменились. Не было ни капитанского баса, ни стелющегося, ни их невидимых собеседников.
-Доброе утро! - поприветствовала Лота плацкартный вагон, соскакивая с верхней полки.
И вдруг почувствовала, что абсолютно счастлива.
Утро было действительно добрым.
На шее у нее висело вафельное полотенце, в стакане дребезжала ложечка, а за окном проносились белые украинские мазанки, подсолнухи и серебристые тополя.
* * *
От Симферополя до Ялты Лота добиралась на троллейбусе. Настроение было так себе. Крым оказался совсем не таким, как она себе его представляла, а Гитландия и вовсе отодвинулась на неопределенное расстояние. Солнца не было и в помине. Тепла - и уж тем более жары - не было тоже. Моросил дождь, горы затягивал густой туман, а море было неприятного свинцового оттенка.
В Симеизе небо прояснилось. Асфальт на конечной остановке автобуса мигом высох. С каменной изгороди свисала цветущая бугенвиллия или джакаранда или как еще называется этот красивый яркий кустарник - цветистый пустоцвет, потому что на юге пахнут только смола, безымянные колючки, можжевеловые шишки, и уж точно не яркие цветы. Просевший автобус тарахтел одышливым двигателем, небольшая очередь поджидала его под желтой, в цвет автобуса, табличкой "Симеиз-Ялта": судя по всему, из Симеиза уезжало больше народу, чем приезжало.
Через некоторое время снова зашелестел дождь. Лоте показалось, что ермак за плечами стал тяжелее, словно весь напитался густой серой водой, которую извергали небеса. Погуляв там и сям по поселку, зайдя в крохотный книжный, где на прилавке под стеклом были разложены отсыревшие черно-белые фотографии Ялтинской набережной и Воронцовского дворца, она вышла на дорогу вдоль моря, прошла по ней чуть больше километра и принялась отсчитывать скалы. Тут-то и возникла неувязка: открывшийся ее глазам пасмурный пейзаж никак не соответствовал подробным Гитиным объяснениям. Заостренные кверху треугольные скалы,
