Журнал Поляна - Поляна, 2014 № 03 (9), август
И тогда я решил — хватит! Я пробыл в подземелье Гришани три долгих месяца. Я таскал коробки и перекладывал их с места на место, я учил играть в шахматы идиотку Зулю, я даже хотел жениться на дочери кладовщицы Вали… Но однажды я сказал Гришане:
— Гришаня, друг, спасибо. Ты принял меня в свое подземное братство, населенное калеками, фавнами и нимфами, ты протянул мне руку помощи, когда я тонул в пучине страстей и пороков, ты подарил мне надежду и вложил хлеб в мои уста… но я задыхаюсь в твоем подземелье, я тоскую по солнцу и свежему дыханию дня… Прости, друг, за то, что я не научился ценить доброту.
И я пошел работать в издательство.
Надо ли говорить, что издательство размещалось в подвале. Точнее сказать, это был цокольный этаж с зарешеченными окнами. Их запрещалось открывать, так что даже мышь не могла пролезть к нам с улицы. Лаз в подземелье охраняли вооруженные часовые и пуленепробиваемые двери. Подвал походил на подводную лодку, залегшую на дно города.
Я пробыл там полтора года. Самые бездушные твари на свете обладали большей душой, чем те, кто владел этим подземным лабиринтом. Все человеческое было им чуждо. А главный минотавр, слетав в Японию и насмотревших тамошних чудес, вынашивал планы о том, как бы заставить всех работать стоя. Конечно, он хотел сэкономить на стульях и впихнуть в равный клозету редакционный отдел человек десять не меньше. Однажды, в узком подвальном коридоре, где, грохоча, проносились груженые тележки, на табличке «Осторожно! Идут работы» кто-то исправил «а» на «о». Это объявили неслыханной дерзостью, и случись обнаружить виновного, он, наверное, был бы немедленно расстрелян… И опять коробки, коробки, коробки… Какие-то генераторы, измерители и еще бог ведает какая чепуха. Хилый цветной журнальчик, для которого я строчил бредовые статейки. Благо материал можно было таскать из предыдущих номеров. Наконец, я бежал оттуда стремительно и без оглядки. К моему удивлению, меня не хотели отпускать… Оказалось, что несмотря на всю ахинею, которой я щедро сдабривал статьи, я был на хорошем счету…
И вот я опять брожу по улицам города. И вижу тревожные, утомленные лица и лица, не выражающие ничего. Это даже странно, что бывают такие глаза. Глаза сру…ей собаки во сто крат выразительнее, чем эти — девственно хрустальные, не потревоженные мыслью, прозрачные как родниковая вода. Я видел такие глаза у одной женщины в будке зимой. Уже вечерело, она была в телогрейке, голова закутана платком, и свет фонаря освещал ее. Целый день она вдыхала прихваченное морозцем амбре и от этого глаза ее остекленели. Они остекленели оттого, что с другими глазами никакой человек не сможет высидеть возле отхожего места весь день, оставаясь при этом человеком. А в двух шагах, какой-то горбун торговал старыми книгами… И от этого глаза должны стекленеть еще больше…
За окном крупными хлопьями валит снег. Деревья — белые стога, спящие автомобили тонут в лебяжьем пуху, прохожие — ходячие сугробы, покатые крыши домов накрывает белоснежная простынь. Засыпает весь мир. Любопытная синица села на подоконник. «Здравствуйте, синица, — говорю я. — Возьмите меня полетать!» — «Садитесь», — кивает синица. И я забираюсь по крылу на ее спину, улица срывается вниз, и мы летим, летим, летим…
Все началось со странного головокружения. Проснувшись утром, я встал с постели, и вдруг земля качнулась, и пол выскользнул из-под моих ног. Я повалился обратно на кровать, едва не расшибив голову. Сперва я подумал, что произошло землетрясение. Но вот уже целую неделю я хожу словно пьяный. Тошнотворная круговерть сменилась адской мигренью… Это кара за мое тщеславие… И зачем я решил стать писателем?
Но пока я жив, я хочу рассказать о моем друге Чернопоромове.
Поэт Галактион Чернопоромов жил займами. Он занимал у всех, у кого только мог занять под баснословные по своей грандиозности проекты, начиная от издания альманаха во Франции и кончая созданием интернет-сайта под патронажем самого президента. При этом суммы, выцыганенные им у начинающих писателей, были весьма незначительны, но количество кредиторов столь велико, что ему удавалось содержать собаку бойцовской породы, свирепого кота-крысолова и почти ежедневно вгрызаться двумя оставшимися передними зубами в нежную осетровую плоть.
После ухода Пророкова из «Сетей» Галактион позвонил мне.
— «Сетям» крышка! — объявил он. — Еще месяц-два и все рухнет! В общем, так, быстро приезжай ко мне, что-нибудь подыщем.
Из печального опыта я знал, что любой разговор с Чернопоромовым заканчивался одалживанием денег. Поэтому давно отказался от его помощи в публикации стихов, статей и грядущих романов.
— Да что за спешка?
— Слушай сюда, — горячился Чернопоромов. — Или ты приезжаешь немедленно, или мы заканчиваем разговор.
— Мы заканчиваем разговор, — отрезал я и положил трубку.
Я всегда вижу, когда и как меня хотят обмануть. Но раскрыть карты — обидеть, а дать себя обмануть — глупо. Когда меня пытаются надуть, я из деликатности делаю вид, что не замечаю этого.
Вообще, я понял одну вещь. Лицемерие правит миром, а уж миром литературы вдвойне. Тем паче у нас… Где всяк не прочь «объегорить» и где «не обманешь — не проживешь». Любое дело начинается с подвоха. Впрочем, почему только начинается? Оно и держится на подвохе.
Галактион звонит мне периодически.
— Все, — говорил он мне через месяц. — Перехожу в евреи. У них хоть все по-честному, сказали — сделали. Задолбали меня эти русские мальчики. От них ничего хорошего не дождешься. Делаю обрезание и качу в Израиль. Все! На хрен! Надоело!
— Кто ж тебя пустит? Ты ж русский…
— Какой там русский! Я уж с главным ихним переговорил… Берут! Только в синагогу ходить надо, ну и написать там кое-что…
Однажды я обмолвился при нем о Пророкове.
— Пророков этот… — фыркнул Чернопоромов, — Ой не могу… Над ним весь народ смеется. Он в каждую бочку тыркнуться успел. Во все союзы вступил. Никто не знает зачем…
— Как зачем? Везде засветиться хочет. У Илюхина свой союз, у Кабальчука свой…
— Да Илюхин этот вообще г…! — взвился Чернопоромов. — Я как-то раз пришел к нему, сразу хлоп — бутылку на стол. Он аж расцвел весь: «Чего хочешь?» — спрашивает. Я говорю, то и то хочу. Он мне: «Ты понимаешь — нету. Ничего нету. Сам гол, как сокол». Так что, говорю тебе: Илюхин — г…! К нему и ходить не стоит. У него этот альманах вонючий, который никто не читает и больше ничего. Фуфло! Есть там один толковый человек, я тебя с ним сведу, а Илюхин — г…
Чернопоромов периодически названивал незамужним знакомым дамам, — а одна несчастная сетовала, что он звонит ей каждую ночь, — и предлагал руку и сердце. Когда наивные особы поддавались соблазну, то амуры заканчивались одалживанием денег и внезапным исчезновением жениха. С некоторых пор мечтой Чернопоромова стала женитьба на еврейке с перспективой отбытия к земле обетованной.
Он часто звонит одной симпатичной Юдифь, питающей слабость к творческим личностям:
— Между прочим, все мы дрочим, — энергично объявляет он.
— Галактион, ты же знаешь, я не люблю Бродского, — возмущается она.
— Выходи за меня замуж, — решительно предлагает Чернопоромов.
— Что?!..
— Выходи за меня замуж, — твердит Галактион. — Ты главное не бойся, со мной не пропадешь…
— Но я замужем, Галактион!
— Это поправимо.
— Но…
— Это тоже…
Почему он звонит мне? Тут есть моя вина. Галактион при первом знакомстве показался мне фигурой если не значительной, то хотя бы со связями. Ему негде было жить, и я помог ему снять комнату. Галактион сутками просиживал дома, без конца курил какую-то дрянь, которую никак нельзя было назвать табаком, в перерывах что-то пописывал и донимал хозяйку похабными стишками. При этом пытался гипнотизировать и не платить за жилье.
Лишь только хозяйка шла на кухню, как, заслышав звон посуды, туда же, взбивая ковровые дорожки, пулей мчался неугомонный Галактион.
— Между прочим, все мы дрочим! — выдавал он свою коронную донжуанскую фразу и начинал заливаться стихами и виршами, как соловей в летнем саду, хотя его стихи были бесконечны и заунывны, как песни старого акына.
— Все мы дрочим между прочим, — повторял он в паузах, пока хозяйка квартиры в смятении не пряталась в свои комнаты.
Однажды он приволок с собой какую-то подвыпившую поэтессу, но, встретив решительный протест хозяйки, укатил с ней куда-то в ночь. Позже, в отместку, он осеменил ее ватное одеяло.
При этом никакой совершенно пользы от Галактиона не было. Кроме того, он регулярно стремился занимать у меня деньги, всякий раз сообщая о новом грандиозном проекте.
— Пойду продаваться, — например сообщал он, тяжело вздыхая. — Зовут сценаристом на телевидение.
