Судьба в руках твоих - Ена Вольховская
Пока Сун предавался думам об их нелегкой судьбе в попытке найти хоть какую-то лазейку, из коридора вновь послышались тяжелые шаги. Под скрежет ключа Сун подскочил с лежанки, готовый к худшим из новостей, но такого он не ждал.
В камеру с довольной улыбкой вошел Йозэль, и, как гром среди ясного, прозвучал голос стражника:
— Второй на выход! Распоряжение Верховного судьи!
Сун ошалело посмотрел на вора.
— Что это значит? — шокировано пробормотал он.
— Не заставляй их ждать. И передай девчонкам из «Розы» «привет» от меня! — тихонько ответил Йозэль и подтолкнул его в спину.
Недовольный копошением стражник потянул Суна в коридор, а тот все не мог оторвать взгляд от улыбающегося и машущего ему на прощание вора.
«Что ты сказал им?» — крутилось на языке, но так и не вырвалось. Дверь вновь разделила их, и Сун почти механически двинулся вдоль каменных стен. Почему его отпустили? Что Йозэль сказал судье? Неужели…
— Он взял всю вину на себя, — словно прочитав его мысли, ответил стражник. — Сомневаюсь, что калека вроде него в действительности мог убить человека, — мужчина сделал паузу, гневно глядя в лицо Суна, — но господин Лерман принял его признание. Я бы на твоем месте сгорел со стыда, — тихо закончил он.
Они поднялись на этаж выше, в молчании прошли несколько запутанных коридоров, миновали приемный покой. Сун даже не понял, в какой момент оказался на улице. В вечернем мраке он шел мимо домов и, казалось, даже не моргал.
«Он взял всю вину на себя…» — эхом раздавалось в его голове.
Зачем? Зачем он это сделал? Неужели, другого выхода все-таки не было? Неужели, кто-то обязательно должен был остаться там?
Ни единый мускул не дрогнул на его лице, а по мертвенно-бледной щеке стекала обжигающе горячая слеза.
«Кажется, я убил еще одного человека?» — нервный смешок вырвался из его рта. Проходящая мимо компания косо посмотрела на него и поспешила удалиться.
И что делать теперь?
Сун поднял взгляд к чистому небу. Солнце еще слегка окрашивало его в пурпур, но звезды уже были видны. И со своей высоты они наблюдали за трусливо поджавшим хвост юношей. Там ведь мог остаться он. Там должен был остаться он! На его руках чужая кровь. А в конечном итоге он просто струсил, вновь пустив все на самотек. Как типично!
Сами собой ноги привели его к старой гостинице. Гул человеческих голосов был слышен еще во дворе, но о веселье речи и не шло. Гости что-то рьяно обсуждали. Впрочем, стоило Суну войти, как гостиницу накрыла абсолютная тишина. Нэна, Ирма и Раэль изумленно уставились на пришедшего, будто на призрака.
— Он остался там… — прошептал Сун, не решаясь переступить порог.
* * *
— Надеюсь, Мора зачтет мне это!
Едва дверь за Суном захлопнулась, Йозэль, как подкошенный, рухнул на колени, позволив дрожи взять верх. На самом деле, он все еще не мог поверить, что выторговал свободу хотя бы для одного из них. Игра на чужой территории всегда тяжела, но когда на твоих руках только фарс и умение состроить уверенное лицо… Спина взмокла от холодного пота.
Просто повезло, что Сун нисколько не интересен судье. Будь это не так — проблемы, которые наобещал ему Йозэль, и близко не показались бы значимыми. Что такое гнев жрицы, пусть и крупнейшего в городе храма, для Верховного судьи? Все равно, что болезненный укус насекомого — неприятно, но для получения желаемого можно было бы и потерпеть! Конечно, Йозэль подозревал, что всерьез вступаться за него мать Кассия не стала бы. Объяснить ситуацию и сказать пару слов в защиту — максимум, который стоило от нее ждать. «Брат Зел», в конце концов, даже не послушник, втягивать храм в конфронтацию с судьей ради его спасения просто глупо!
Однако Лерман едва ли осведомлен о том, какими отношениями Йозэль связан с храмом, так почему бы и не воспользоваться этим, чтобы создать хотя бы видимость потенциальной головной боли? Представить только: Верховный судья выносит приговор священнослужителю вопреки протестам главы храма! Буча поднялась бы немалая. Особенно, если учесть, что Йозэль в глазах общественности доброжелательный беспомощный калека, играющий с сиротками. Возможно, даже наместнику пришлось бы вмешаться.
Йозэль довольно улыбнулся, представляя эту картину, но тут же поник. Ничего этого не было бы на самом деле. Ему стоило радоваться, что судья не захотел проверять эту версию на прочность и просто согласился обменять «публичное и искреннее» признание на свободу ненужного ему юнца. Только где эту радость взять?
О своей судьбе он мог только гадать. Когда судья согласился на эту плешивую сделку, Йозэль просто побоялся рисковать уже полученным и не стал расспрашивать его о приговоре. Хотелось бы сказать, что лишь богам известно его будущее, но, по собственному опыту, Йозэль прекрасно понимал, что ничего им неизвестно. Отправит ли злопамятный и осторожный судья его на плаху, чтобы исключить даже малейший шанс на помехи с этой стороны? А может, просто бросит его в тюрьму, даже не подозревая, что пленник угаснет куда раньше назначенного срока? Или же предпочтет держать «человеческий трофей» при себе? Увы, лишь сам Лерман знал ответ, и делиться замыслами он не собирался.
Откинувшись на холодную каменную стену, Йозэль закрыл глаза, ощущая, как они горят от напряжения. Тогда, каких-то три года назад, он и подумать не мог, что маленькая шалость обернется против него стократно. Казематы, едва ли не самое охраняемое место в городе. Стража буквально живет и тренируется здесь. Успешно попасть и убраться отсюда незамеченным, не имея никаких внутренних планов и распорядков, казалось невозможным. Лучше бы оно так и оставалось, но это понимал нынешний Йозэль, который уже получил воздание за свое тщеславие. А тот еще ничего не знал и многие вещи воспринимал как вызов.
Правда, вызов он тот, по сути, провалил. Уже на выходе из кабинета судья его и увидел. В тот вечер Йозэль чудом сбежал из Казематов и покинул столицу, надеясь, что за ним никого не пошлют. Но, несмотря на то, что в кабинете ничего не пропало, судья все же что-то заподозрил, раз решил вцепиться в него. Либо же просто решил отыграться за все проваленные гильдией заказы.
Хотя какая теперь разница? Мусолить прошлое имело смысл лишь, чтоб развеять скуку, ведь теперь ему даже не с кем было поговорить. От мысли, что сидеть
