Коммандер - Виктор Коллингвуд
— Увы, были бы эти земли доступны, за них бы уже шла драка. А в результате, появилось бы новое баронство с ленниками. Никаких фригольдов, никаких аллодов. Кстати, о драках. Может быть, уделите мне немного времени? Я давно не тренировался!
— Пожалуй. Я тут совсем околел от безделья. Можем устроить это, пока Стусс и серв собирают лагерь. Но как жаль, что вы не нашли артефакт!
Мне тоже жаль, Ренн. Нам была обещана весомая награда — три рейксталера ему и один — мне. А вот, в итоге — ничего.
Серв и оруженосец быстро собрали лагерь — раскидали небольшой шалаш, покрытый ветками и походными плащами, оседлали славно отдохнувших коней, и отправились снимать силки. Я поставил сапоги и верхнюю одежду сушиться, оставшись в одной камизе. Как раз есть часик помахать железом.
Надеваю кожаный колет. Хоть какая-то защита. Достаю щит — небольшой, дюймов 17 в диаметре, круглый баклер, с добротной железной окантовкой. Всегда беру его в монастырском арсенале, когда отправлюсь «в поиск». Своего щита у меня пока нет.
— Возьми себе меч Стусса, а то поцарапаешь себя своим же тесаком. А его оружие тупое, как и он сам.
— А ты чего, будешь со своим мечом?
— Ну, я-то никому ничего не отрублю, если не захочу этого!
— Он тяжеленный! Ты мне щит поломаешь.
— Ладно, обмотаю лезвие.
Мы надели хауберки с ожерельями и вышли на ровное место.
Рыцарь махнул пару раз мечом, разминаясь. Я покачивал в руке мечом Стусса, привыкая к его балансу и весу. Клинок не внушал доверия, но для тренировки — самое то.
Безо всякого предупреждения Эйхе вдруг бросился на меня. Я инстинктивно подставил щит под его удар сверху. Раздался глухой удар по щиту, и тут же выше колена меня коснулось железо.
Эйхе стоял, держа острие меча у моей ноги.
— Сколько раз говорить, когда поднимаешь щит, не забывай про ноги. Противник только этого и ждет! Продолжаем.
Обмениваемся ударами. Стараюсь быть осторожным. Но при очередном размене рыцарь бьет по моему мечу так, что он отлетает, выпав из рук. Удар пришелся рядом с запястьем.
— Говорю еще раз, Андерклинг — прежде всего, следует научиться отбивать удар. Нет большой хитрости в том, чтобы рубануть врага сверху. Но надо сделать это так, чтобы тебе при этом не отсекли ни руку, ни ногу!
Снова сходимся.
— Займи устойчивую позицию. Так, чтобы ты мог и уклониться от атаки, и атаковать сам. Согни колени! Ты должен быть готов к любому действию врага!
Удары Эйхе чудовищно сильны. Пытаюсь провести удар «под щит», но все без толку, я постоянно попадаю по его окованному краю, отчего дерьмовый меч Стусса дико вибрирует, отдаваясь болью в пальцах.
— Нападай! Или ты ждешь, пока ноги не дадут корни?
Нападаю. Ххрясь! В глазах искры. Рот наполняется соленой кровью. Эйхе врезал мне щитом по физиономии!
— Ренн, Кхорн тебя дери! Ты выбил мне зубы!
— Ха! А ты думал, они у тебя навечно?
Эйхе весело скалится, с одной стороны у него тоже нет зубов, ни на нижней челюсти, ни на верхней.
— Когда ты научишься защищаться? У твоего врага, конечно, будет щит. И он может прилететь тебе в голову!
И снова, гад, нападает!
Прячусь за щитом, втягивая голову в плечи. Поднимать щит под удар — тоже не вариант — прилетит по ногам чуть быстрее, чем сразу.
— Чего ты опять встал? Так бой не выиграть!
Машу мечом, пытаясь поймать его руку. Куда там… Внезапно он оказывается совсем близко. Мое оружие оказывается зажато между его щитом и мечом. Раз — и клинок вылетает у меня из руки. В запястье — острая боль.
— Стой! Ты мне руку сломал!
— Вряд ли.
Эйхе спокойно отступает, оценивающе смотрит на меня.
— Ты запыхался. Отдохни, и продолжим.
— Пожалуй, на сегодня все.
Осторожно ощупываю языком свои зубы. Один точно вылетел. Губы разбиты и болят. По заросшему подбородку катятся крупные капли крови. Вот Кхорн!
Хауберк не особо от чего защищает. Шлем нужен, нормальный глубокий шлем. С переносьем и авентайлом.*
Рыцарь скинул с себя кольчужный капюшон, убрал в седельную суму и подошел ко мне.
— Дай-ка гляну.
Я протянул ему руку.
— Чепуха. Она не сломана. Поболит и пройдет.
Что перелома нет, я и сам уже понял, но сустав быстро отекает. Растяжение.
— Ты слишком мягкотел, Энно. В бою надо сражаться за свою жизнь, даже если тебе что-нибудь отрубят!
— Уверен, что ты так и сделаешь. Даже если тебе отрубят голову. Все равно она тебе без надобности. Где мне теперь взять новый зуб?
— У тебя их еще много!
— Ага. По одному на тренировку.
— Пустяки. Ну, будешь растирать себе ячмень в мелкую кашицу, как Пресветлый отец Клементин. Говорят, очень способствует воспитанию смирения и дисциплине. Ха-ха-ха!
Вот сволочь. Хорошо ему — он вольнонаемный. Может пить, гулять, путаться с женщинами. А я — «монастырская крыса», так что слова «смирение» и «дисциплина» — это все именно про нас, Кхорн побери.
Вдали показались наши спутники, и мы, не дожидаясь их, неторопливо тронулись в обратный путь.
Стусс и Даррем вскоре нагнали нас. К седлу серва было приторочено несколько куропаток, которых он на ходу ощипывал. Нам предстоял неблизкий путь, и не хотелось терять лишнее время на привале. Тем более, мы все очень хотели вернуться в город как можно быстрее.
— Как думаете, Энно, доберемся мы назад за две седмицы?
— Навряд ли. Мы сюда ехали больше трех!
— А если свернуть с торных дорог и пойти напрямик? Через леса и поля?
— Зачем нам это?
— Затем, что прекрасная Агнес скучает там, в Андтаге. Я обещал воротиться ко дню Пресветлого Адеоданта, а придем мы, благодаря одному беззубому гробокопателю, дней на пять позже.
— Смирение плоти способствует просветлению, как учит нас мать-церковь!
— Объясни это моей любовнице. Чувствую, еще седмица, и она с немалой благосклонностью отнесется к тому купчишке с Улицы Горшечников.… Давно надо было ему что-нибудь сломать!
— Ничего. Найдешь себе другую. У тебя это хорошо получается.
— Да? Без мужа, с бесплатной квартирой и лицом, не как у гоблина? Наш Андтаг, конечно, велик и славен, но, ни одна другая дамуазель не сможет выполнить три эти условия одновременно. Поверь мне, я проверял!
— Ну, поживешь пока в монастыре!
— Отлично. Лекарство хуже болезни. Туда вообще не пускают женщин, а Стусс мне почему-то постоянно отказывает. Да, герр оруженосец?
Бедняга Стусс застыл в ужасе вместе с лошадью, но, услышав наше ржание, успокоился.
На ночном привале рыцарь, однако, вернулся к этой теме.
— Серьезно, Энно! Мне
