Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1987 год
Проведенные в панамской деревне правительством О. Торрихоса структурные реформы не могли не затронуть и архипелаг Сан-Блас. Когда значительная часть площадей на «твердой земле» была объявлена государственными резервациями и передана общинам кунов, они разбили участки на индивидуальные наделы, и... общинный метод хозяйствования был забыт.
На Налунеге работают государственные начальные шестиклассные школы с обучением на испанском языке. Учителя частенько переходят с испанского языка на язык кунов, разъясняя трудные места с помощью привычных понятий. Есть на островах школы при католических и протестантских миссиях. Но все же большая часть кунов остается неграмотной.
При правительстве О. Торрихоса впервые решили учитывать интересы кунов при разработке долгосрочной экономической политики. Но процесс этот непрост: у правительства недостаточно средств, чтобы оказывать кунам многостороннюю помощь. Да и среди кунов сильна инерция: главы племен, вожди и сайлы понимают, например, необходимость образования, но сетуют, что школа «размывает» индейскую общину, усиливает тягу молодежи в город. Осознавая, что объединение в кооперативы — наименее болезненный путь врастания кунов в современность, они жалуются, что рыболовецкие кооперативы «лишают остальных кунов рыбы».
— Мы живем ногами в прошлом, а головой в будущем,— сказал сайла Леонардо.
— А сердцем? — спросил я.
— Сердцем мы всегда на наших островах. Прошлое... Будущее...— задумчиво продолжал Леонардо.— А сегодня? Выход для кунов — в сохранении общины. Но и без школы, без кооператива тоже не обойтись, а то молодежь уйдет навсегда. Трудное, трудное время,— повторил он.— Что будет с нами?
На архипелаге пока весьма прочен запрет на браки кунов с представителями других племен. В этом, по мнению старейшин, чуть ли не единственный путь «выживания» кунов. Девушки пока подчиняются воле родителей, но парни все чаще покидают острова. На перешейке они получают среднее и даже высшее образование, включаются в общественно-политическую жизнь страны, в частности, активно участвуют в студенческом движении, в деятельности демократических партий и организаций. Словом, начинают сознавать себя частью панамского народа и связывать свое будущее с борьбой за социальный прогресс, за демократию.
Эти настроения с каждым годом сильнее и явственнее дают о себе знать на так называемых генеральных конгрессах кунов: один-два раза в год здесь обсуждают и решают религиозные, юридические и административные вопросы.
Тридцатилетний Мигель-де-Леон был избран первым представителем народа куна в Национальной ассамблее — высшем органе власти Панамы. Всего от кунов избирается в ассамблею три депутата.
В генеральных конгрессах участвует все взрослое население архипелага — во всяком случае, так это представляется старейшинам кунов. Но в последнее время молодые лидеры все острее критикуют архаичные формы управления жизнью общин, обвиняют старейшин в том, что под предлогом «заботы о сохранении традиций и чистоты нравов кунов» они стараются сохранить свое господствующее положение, разоблачают случаи преследования тех, кто настаивает на демократизации внутренней жизни общин.
Хотя правая печать Панамы замалчивает это усиление демократических тенденций среди кунов, правда об этом все чаще вырывается за пределы генеральных конгрессов. Левые силы решительно поддерживают борьбу передовой молодежи кунов.
Пока историки и этнографы ломают головы над происхождением кунов, пока правительственные органы изыскивают пути и способы «вписать» кунов (как, впрочем, и другие индейские народы) в общий поток социально-экономического развития страны, социологи все чаще приходят к выводу, что в будущем куны, «дети природы», будут полностью ассимилированы панамской нацией. Но насколько болезненной будет эта ассимиляция для самих кунов, в какой степени удастся им сохранить свое «этническое лицо»?
...Переа посмотрел на небо и покачал головой.
— Ярбуруа,— проговорил он.— Идет ярбуруа.
Впервые за весь день его непроницаемое лицо оживилось.
— Ярбуруа — это холодный ветер с гор, со стороны Тихого океана,— заговорил он поспешно, словно кто-то мог помешать просветить меня. — Старики говорят: ярбуруа захватывает воду в реках на «твердой земле» и выливает ее на острова.
Птичий гомон, который весь день раздирал уши, утих, замерли мангры, опутавшие берег. Переа смотал леску, ополоснул руки в теплой бирюзовой воде, взялся за пусковой шнур, и мотор послушно заурчал.
Там, где час назад различался волнистый контур «твердой земли», тянулась хмурая пелена. Лодка ходко пошла по зеленой глади залива. Налетел порыв колючего холодного ветра, швырнул в лицо ледяную пригоршню воды. «Сюрприз за сюрпризом,— подумал я.— Игрушечный самолетик. Племя, живущее в каменном веке. Не хватает еще тропических заморозков».
Наконец лодка ткнулась носом в золотистую отмель Уичуб-Уалья. Жалобно поскрипывали выгнутые ветром стволы пальм. Над «твердой землей» грозными узорами разбегались по черному небу молнии. Едва Переа снял и отнес под навес мотор, как первые капли дождя, прицеливаясь, прошли по крыше. И разом на камышовую гостиницу, на индейские хижины, на притихшие пальмы ринулась стена ливня.
— Успели,— сказал Переа и в первый раз за весь день улыбнулся.— С ярбуруа шутки плохи...
Грозы бушевали над островами всю ночь. Одна пришла с перешейка, другая — с моря. Они столкнулись над крохотным островком и принялись осыпать его громами и молниями. Такого многоводного и затяжного ливня ни до этой ночи, ни позже мне не приходилось переживать ни в карибских тропиках, ни в Амазонии, ни в заоблачных Андах.
Наутро над архипелагом снова сверкало солнце, выжигая белесое небо. Ливни превратили голубые реки перешейка в мутные потоки, вынесли в залив Сан-Блас бурые массы речного ила, который смыл с коралловых атоллов их изумрудные ожерелья.
— Нет, каков ярбуруа?! — сказал Альберто Васкес.— Море запачкал, рыбу отогнал. Рыбачить можно будет дня через два, если море прополощет прибрежные воды.
К сожалению, Сан-Блас не минуют и более мрачные бури: архипелаг приобрел в последние годы громкую славу «транзитного» пункта на маршрутах торговцев наркотиками.
...Их было двое — пожилой, наглый мужчина и девица лет двадцати. Они появились в «Посаде Анаи» поздно вечером. Молча поужинали, молча удалились. На следующий день на острове Порвенир я снова увидел их у края посадочной полосы «аэротакси». Порывы ветра отбрасывали в сторону полы расстегнутой рубашки мужчины, обнажая рукоять заткнутого за пояс пистолета.
Альберто Васкес еле слышно сказал:
— Марихуанщики. Продают индейцам наркотики. Сюда прибывают обычно по морю из Колумбии. Ночуют, под видом туристов летят в столицу. Видите, вон индеец с черным чемоданчиком? Тоже из этой мафии. А пистолет у старика заметили? Говорят, будто оружие нужно для защиты от контрабандистов. На самом деле — для защиты своего грязного бизнеса.
— Да ведь панамское правительство строго карает за контрабанду наркотиками?
— Строго? — усмехнулся Васкес.— Шесть месяцев тюрьмы или залог в 600 долларов — это для марихуановой мафии пустяки.
...На Алиганди картонные коробки с лекарствами, соками и сгущенкой быстро выгрузили несколько парней-кунов. За ними нехотя наблюдал полицейский. «Аэротакси», взмыв на полторы тысячи метров, понеслось напрямик в столицу.
— А сейчас вы можете увидеть сразу два океана,— раздался в репродукторе голос пилота.— Справа — Атлантический, слева — Тихий...
Панама — Архипелаг Сан-Блас — Москва
Вадим Листов
Дельта в сердце пустыни
Окаванго — огромный и таинственный феномен. Подобного ему нет больше нигде на нашей планете. Ведь в привычном понимании дельта реки — это ее финиш, место, где водный поток отдает свои воды другой реке, морю или океану. Река Окаванго — мощная водная артерия протяженностью более полутора тысяч километров,— теряется в песках пустыни Калахари.
Сбежав с обширных плоскогорий Анголы и Намибии, реки Кубанго и Квито, слившись воедино, образуют могучую Окаванго. А через две-три сотни километров она разделяется на тысячи рукавов, проток и лагун, что обтекают бесчисленные острова. Это и есть внутренняя дельта. И хотя воды ее чисты и прозрачны, здесь порой называют дельту болотами.
...Ощущение тайны не покидало нас, пока по узкой неровной дороге, среди скрюченных деревьев, поваленных слонами, пробиралась наша машина. Мы ехали по западной части дельты, заповеднику Мореми. Наконец на берегу лагуны открылся лагерь Хаканака — несколько палаток, кухня, тростниковый навес, стол с десятком стульев, холодильник, работающий на керосине, радиостанция. Владелец этого хозяйства, он же проводник, англичанин Даг Скиннер давным-давно поселился в Африке, а последние полтора десятка лет живет в Хаканаке.
