Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1971 год
Остапенко:
— О Михаиле газета «Правда» написала, когда он стал рекордсменом: «Михаил Комаров на серийном сверхзвуковом истребителе Е-266 конструкции А. И. Микояна пролетел пятисоткилометровый замкнутый маршрут со средней скоростью 2930 километров в час. Это достижение значительно превышает мировой рекорд американского майора Даниеля, установленный им на лучшем истребителе ВВС США «локхид УР-12А» и равный 2644,24 километра в час».
Рекорд Комарова не побит до сих пор — странно? Технические возможности того же Е-266 позволяют вообще-то это сделать. А рекорд не побит. Дело все в чистоте пилотирования, и Михаил абсолютно точно выдержал оптимальный режим полета. Может, большинству это и ничего не скажет, но летчики поймут особенность рекорда Комарова: Михаил сделал его с первой попытки! Вот в чем соль. И это не случайность. К этому времени он стал испытателем до мозга костей, иначе у него просто ничего не получилось бы. Ведь это был не специальный рекордный полет, у нас вобще чистых полетов «на рекорд» не бывает. Хотя есть и особенности в подготовке таких полетов. Сначала группа спортивных комиссаров опломбировывает на самолете все самописцы, регистрирующие приборы... Другая группа отправляется на наземные регистрационные пункты и будет следить за прохождением машиной контрольных точек.
Это такие полеты, про которые мы говорим, что может и рекорд получиться. Он получился, и сам Михаил об этом узнал через несколько дней. А оптимальный режим полета был рассчитан на земле, и надо его было только соблюдать. Вот в том-то вся и штука! Если говорить упрощенно, Михаилу пришлось на высоте 20 километров и со скоростью в 3 тысячи пройти по коридорчику шириной в полкилометра и ни разу не выйти за его пределы. А коридор-то не прямой, в плане его пять сотен километров напоминают каплю, и, само собой разумеется, никаких ориентиров, «стенок» у этого коридора нет.
За этот полет Михаилу была вручена Большая золотая медаль за всесоюзный рекорд, а решением Международной авиационной федерации ему была присуждена высшая награда ФАИ за 1967 год — медаль де ля Во. Международная федерация регистрирует всего шесть видов абсолютных мировых авиационных рекордов, один из которых до сих пор принадлежит Михаилу.
В том же году, только немного раньше, Михаил пилотировал одну из машин на параде в Домодедове. Но там уж совсем другие задачи. Там главное — не опоздать и не поспешить. Все секунда в секунду — зрители смотрят!
Мы пилотировали наши машины в самом конце парада. Главное — быстро и энергично показать, на что способны наши самолетики. Взлетает Миша, через тридцать секунд — Орлов, через тридцать секунд — я. А Миша тем временем уже несется с грохотом над трибунами, «крючок» закладывает. Что такое «крючок»? Да что-нибудь, лишь бы побыстрее, да поэффектнее, да в вертикальной плоскости, чтобы зрители рассмотрели.
Готовлюсь, значит, я взлетать, а в эфире шум и крики, как на базаре. Все на одной частоте работают — и пилотажники, и десантники, и военные летчики. И от этого шума у меня голова кругом. Свой позывной вспомнить не могу. А там таких позывных нам напридумывали: и «апельсины», и «ландыши», и прочие фрукты. Секунды бегут, надо взлет запрашивать, а я не знаю, кто я, — может, «банан», а может, «лимончик». Рассвирепел. Кричу: «Дайте взлет!» А меня, в свою очередь, пытают, кто же я такой. Все-таки выпустили. Наши ребята, оказалось, все слышали, и Михаил, когда сел, от хохота на ногах не стоит. Потом еще долго про «банан» вспоминали...
Комаров занимался вопросами перехвата. Это не значит, что перехват, отработка всех систем наведения машины и ракет на цель была вотчиной одного Михаила. Работаем мы все вместе. Но начинает кто-то один. И по мере «созревания» машины к нему постепенно подключаются остальные. Так вот Михаил и начинал тему — перехват.
Щеблыкин:
— Он же ее и заканчивал. Ведь, прежде чем новая машина будет передана в серию, заказчик должен убедиться, что это как раз та машина, которая ему и нужна. Для этого и существуют у нас показы техники. Михаил участвовал в таких показах чаще других. Почему? Наши испытатели имеют примерно одинаковую подготовку и опыт, но дело в том, что показ — это не испытательный полет. Это демонстрация. Здесь должно быть все: и абсолютное знание новой машины, и опыт военного летчика-истребителя, и красота пилотирования на грани риска, и безошибочная хватка, которая позволяет не упустить тот неосязаемый шанс, что является часто решающим. Все это счастливым образом сочеталось в действиях Михаила.
А что значит продемонстрировать достоинства нового истребителя-перехватчика? Показать, как он может найти, захватить и уничтожить цель в любых условиях — в стратосфере или над самой землей.
На одном из аэродромов в присутствии многочисленной комиссии Михаил приступает к «работе по мишеням». В воздух поднимается радиоуправляемый самолет-мишень. Штурманы наведения рассчитывают время, когда Михаилу надо поднять свой перехватчик. И вот Комаров в воздухе.
Пока истребитель ведет наземная аппаратура. Потом начинает работать аппаратура бортовая. Скорость перехватчика — большая.
На все расчеты и анализ у Михаила остаются секунды! Если в этот промежуток он не успеет, оценив ситуацию, выполнить единственно необходимые действия, цель не сбита. И сразу под вопросом труд огромного коллектива: где промашка? У конструкторов, инженеров, рабочих, испытателей?
Но Михаил успевал...
Это был финал, а перед этим огромная кропотливая отработка комплекса перехвата.
Программа работ Комарова постоянно усложнялась. И наконец, ему доверили поднять в воздух новую опытную машину.
Она стоит у ангара, выкрашенная шаровой краской, с красной звездой. Несколько месяцев Михаил чуть ли не ежедневно бывал на заводе и видел, как она возникала из небытия. Как появилась сначала кабина его будущей машины, кабина деревянная, но с компоновкой настоящих приборов, и он сидел на обычной лавочке (кресло ставить еще рано) и примеривался к управлению, «шерстил» расположение тумблеров и ручек, если что-то не нравилось. И вот машина стоит на аэродроме, и про нее уже все известно, все, кроме того, как она летает. И ему надо научить ее летать.
Первый вылет — большой праздник и для завода, и для аэродрома, и, конечно, для летчика. Церемония напоминает старт в космос очередного корабля. Собирается методический совет. Докладывают о готовности машины Главный конструктор, специалисты ЦАГИ и Института летных испытаний, ведущий инженер... Последнее слово — летчику, такая традиция. Ему идти на машине в воздух, остальные останутся на земле. И Михаил говорит, что он готов.
Он забирается в машину, знакомую до последнего винтика, запускает двигатели. Ну, поехали! Краем глаза он видит толпу у взлетной полосы — как всегда, все побросали дела, чтобы увидеть это чудо — первый вылет машины.
Все убыстряя и убыстряя свой бег, самолет несется по бетонке. И вот колеса уже бешено вращаются в воздухе. Он летит! Следом поднимается машина сопровождения...
Остапенко:
— После праздника, как всегда, приходят будни, дела текущие. Летаем на заглохание двигателя в воздухе, испытываем новый автопилот, уходим на сотни километров, проверяя надежность радиосвязи, совершаем полеты без фонаря, с открытой кабиной.
Без фонаря — довольно обычное испытание, но отнимает много сил физических — точно гирями намахался. Для чего такая работа? Допустим, фонарь в полете сорвет или система кондиционирования забарахлила и стекла запотели — тогда, по инструкции, фонарь надо сбросить. А на какой скорости и при каких режимах это возможно? Вот и летаем. Предварительно продувки в аэродинамической трубе проходим. Но полет — полет и есть. Все у нас занимались этой тяжелой работой. И Михаил занимался.
Взлетает он без фонаря, и тут же в лицо начинает мусор всякий из кабины лететь. И откуда этот мусор берется — загадка. Ведь кабины перед каждым полетом тщательно пылесосят.
Потом набирает скорость, сколько может терпеть. На одной из машин при скорости в 1100—1200 километров в час начинает летчика из кабины тащить — точно кто-то за шиворот поднимает вверх, да так упорно, что чувствуется: сейчас привязным ремням конец — и вылетишь. Сбросит Михаил газ, передохнет и опять подкинет оборотиков: может, можно скорости и сверх прибавить? И тут начинает голова в резонанс входить — вперед-назад; никакими силами ее не удержать. А ведь испытатели в среднем довольно спокойно могут и восьмикратные перегрузки переносить. В свое время в печати была опубликована кинограмма: Анохин при восьмикратных перегрузках. Сначала его лицо в нормальном состоянии, и тут же — при выходе из пике. Картина — точно человека расплющили, под кожей каждая косточка черепа выступила.
Так вот, без фонаря на максимально возможных скоростях потяжелее. Голова входит в резонанс, сознание уплывает...
