Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1990 год
Ученые утверждают, что в пустыне следы могут сохраняться до ста лет. По словам южноафриканского писателя и путешественника Лоуренса Грина, в Египте в начале нашего века были обнаружены следы обозов наполеоновской армии, оставленные в 1798 году во время перехода из Сальхуджи в Кантару, а в отдаленных районах Западной пустыни до сих пор находят следы узких шин автомобилей, впервые примененных в битве итальянских войск с сенуситами (Сенуситы — члены мусульманского религиозного ордена в Ливии, активно выступавшего против итальянской колонизации.) в первую мировую войну. Ученым эта особенность пустыни, безусловно, на руку, нам же живучесть следов только мешала и затрудняла выбор.
Ничего не оставалось, как искать «золотую» середину и ехать по биссектрисе веера. Двигаться решили, пока не увидим вешку, но ни в коем случае не выпуская Регган из виду.
Городок был еще как на ладони, когда машина Олега, которая тащила прицеп, засела в песке. Мы принялись, увязая по колено, ее толкать. Автомобиль выбрасывал из-под колес струи песка и зарывался все глубже. Нужно было пускать в ход лебедки.
Подъезжаю к зыбучему участку. Связываем тросы, включаю лебедку. Тросы натягиваются струной, моя машина дергается, припадает на передние колеса, словно заарканенный олень — автомобиль Олега ни с места. Лебедка продолжает вращаться. Теперь зарывается моя машина. Все глубже и глубже. Достигнув твердой поверхности, она замирает. В этот момент дергается другой автомобиль. Его задняя часть приподнимается и ...раздается глухой щелчок, как будто по песку ударили кнутом. Лебедка накручивает обороты вхолостую. Лопнуло крепление троса на машине Олега. К счастью, металлический хлыст никого не задевает.
Сахарские барханы цепко удерживают жертвы в паучьих объятиях. Лишь с третьей попытки вырываем из них застрявший автомобиль. Для этого отстегиваем прицеп с восемнадцатью канистрами бензина, расчищаем песок, включаем лебедки и снова толкаем. Я позавидовал тем, кто путешествует по пустыне на верблюдах. Им все нипочем — этим «любимцам аллаха». Согласно одной из легенд, аллах, сотворив из глины человека, разделил остаток материала на две части: из одной он создал финиковую пальму, сестру человека, а из другой — верблюда, брата человека. Как известно, пророк Магомет был, как и его отец, верблюжьим пастухом и проводником караванов. Поэтому неудивительно, что в Коране говорится о верблюде как о главном богатстве мусульманина.
Когда мы вытаскивали машину, проходившие мимо верблюды — (они свободно гуляют вокруг алжирских оазисов и поселений) — презрительно посмотрели на нас. Одногорбые иноходцы знали себе цену. В отличие от людей, им известно сотое имя аллаха. По преданию, Магомет передал своим приверженцам девяносто девять имен всевышнего. Сотое он прошептал на ухо своему белому верблюду-мехари в благодарность за то, что тот унес его в трудную минуту от врагов.
Закончив атлетические упражнения с машиной, понимаем, почему дороги разбегались веером. Опытные водители по одному только виду распознают зыбучие пески и пытаются их либо объехать, или, если занос небольшой, проскочить с ходу на большой скорости.
Наконец долгожданный маяк. Это мачта высотой около пятнадцати метров, установленная на бетонном основании. Внизу к ней крепится табличка, на которой указано расстояние до ближайших пунктов в километрах. Наверху закреплены солнечные аккумуляторы. Днем они заряжаются, а ночью отдают энергию фонарикам, которые мигают до рассвета. Верхушка мачты выкрашена в красный цвет, чтобы лучше ее разглядеть на фоне барханов.
Двигаться по сахарским ориентирам научились, проехав километров двести. Делается это так. Отыскиваем маяк глазами, мысленно проводим до него прямую и пытаемся, огибая языки сыпучего песка, придерживаться этой линии. При подъезде к маяку необходимо быть на этой прямой и не сходить с нее, пока не увидишь на горизонте следующий ориентир. Сложность заключается в том, что, находясь у одной мачты, ты не видишь другой. Оба маяка оказываются в пределах видимости, когда находишься на полпути между ними.
Верное направление подсказывают и металлические бочки. Среди них, возможно, и те, что были поставлены первопроходцами в 1923 году. Однако целиком полагаться на «бочковое» направление нельзя — можно уйти в сторону к какому-нибудь затерянному колодцу и сбиться. Это случалось и с нами. Только маяк рассеивал сомнения и подтверждал, что мы на верном пути.
Сбиться же проще простого. Мало того, что легко пропустить ориентир, постоянно сбивает сама дорога. Помимо песчаных западней, из которых выбраться удается далеко не каждому, попадаются участки гофрированной поверхности. Будто тысячи крокодилов, которые в былые времена водились в реках Сахары, легли поперек пути, и их растрескавшиеся спины слегка присыпало песком. Езда по такой дороге — адово наказанье. От тряски двигатель готов выскочить из-под капота, передачи скоростей начинали самопроизвольно включаться, до боли закладывало уши, а чтобы не прикусить язык, приходилось зубами сжимать комок жевательной резинки.
Гребни состоят из слипшейся мелкой гальки различной величины. В углубления набивается песок и мелкие камни. Водители, завидя эту дьявольскую рифленку, пытаются ехать рядом с ней, чтобы сохранить машину и избежать разрушающей нервную систему тряски. Так появляются рядом с первоначальной дорогой десятки новых параллельных путей. Постепенно и они под колесами машин превращаются в стиральную доску. Через несколько километров пути сливаются, а потом снова расходятся, образуя поля шириной до пятидесяти километров. Главная трасса хотя и изматывает, но не дает сбиться с пути.
Случалось, не найдя подходящего объезда, мы шли по «крокодильим спинам», чей секрет вскоре разгадали. Тряска почти полностью прекращалась на скорости девяносто километров в час. Но возникали новые трудности — в воздух поднимались тучи пыли. Идущая впереди машина скрывалась из глаз. Приходилось выстраивать автомобили по диагонали вправо или влево в зависимости от направления ветра.
Сахара — таинственная пустыня. Путешествия через ее просторы стоили жизни многим смельчакам. Но ведь давным-давно она не была такой беспощадной и жестокой. Остановись, послушай ее тишину. Пустыня беззвучно плачет, перебирая песчинки рассыпавшихся в прах горных вершин. Она грустит о прошлом, об ушедших племенах и исчезнувших городах, где кипела жизнь, где была вода. Воды было столько, что ее хватало многотысячным стадам антилоп, даже слонам и крокодилам.
Пять тысяч лет назад Сараха стала высыхать. Реки превратились в лужи. Животные сбились вокруг источников воды. И теперь только птицы могут летать над безводными просторами. А сама Сахара мечется в жару, бредит миражами оазисов и кущами садов. Тем больнее смотреть на пересохшие жилы рек, на пустые глазницы ее озер.
Угнетающее впечатление оставляли брошенные в песках автомашины, точнее то, что от них осталось. Все навесные детали растащили мародеры. Сахаре доставался лишь металлолом. На свой вкус пустыня перекрасила ставшие никому не нужными железки. Из оранжевых, желтых, синих они со временем приобрели один цвет — цвет гнилой вишни. Поэтому здесь одинаково выглядят и «ситроен» пятидесятых годов и недавно застрявший «пежо».
Каждый автомобильный скелет напоминает о хрупкости и уязвимости нас самих. Но мы не могли и не имели права об этом думать, иначе дорога стала бы просто пыткой. Без сочувствия нельзя было смотреть на эфиопского коллегу. Бедный Фелеке, он закрывал глаза, потому что не мог смотреть на этот кошмар, он весь съеживался и перестал выходить даже на остановках. В кабине Фелеке мнил себя в безопасности. Как наивны были его грезы!
Машины, к счастью, благополучно выдерживали высокие температуры и максимальные нагрузки. Еду и молюсь на свою «Ниву». И вдруг — чертовщина какая-то! — глазам не верю, под ногами плещется вода.
Неужели настолько переутомился? Нет, чувствую себя неплохо.
Система охлаждения двигателя потекла? — Тоже нет. Там охлаждающая жидкость, значит, был бы запах, а его нет. Остается вода. Откуда?
Останавливаюсь. Тормозят и другие. Проверил багажник — так и есть, потекли пластмассовые бутылки. Одна, вторая, третья... пятая, шестая ... Да как много! Посмотрели остальные машины — картина та же, только вода еще не успела просочиться в салон. Массовая «гибель» бутылей никак не входила в наши планы. Наоборот, на них мы возлагали особые надежды. Удобная, легкая упаковка, не бьется, зато, оказалось, ломается. Аккуратно перекладываем бутылки с водой мягкими вещами, бумагой, засовываем в пластиковые мешки для подстраховки.
Ночь падает на Сахару сразу и плотно. Ее непроницаемое покрывало не имеет полутонов. Я оказываюсь в темном зрительном зале перед занавесом. Включаю фары и вижу на сцене только то, что выхватывают мои прожектора, я сам режиссер спектакля. Самое ужасное — сцена пуста, глазу не за что уцепиться.
