Отдайся, не пожалеешь! - Айрин Лакс
Мы замолкаем.
Говорим впервые так откровенно, что душу размалывает в фарш. Боже, откуда столько выдержки? Все чувства — в мясо, оголенные провода натянуты. Нас колотит — меня и его.
— Ты сказал, что не любишь. Ты был с другой. Я всего лишь малодушно посчитала, что стоит беречь твои чувства, а ты… ты мне изменил. Я видела фото.
— Какие?! — уточняет Тарас.
— Кононенко показал, — признаюсь.
— Я так и думал. И что? Что там на этих фото?
— Ты с шалавой. Она у тебя сосала, похоже? Или трахались? Скажи, было?!
— Тогда я этого хотел. Разорвал и хотел добить себя. Упасть на дно. Совсем. Но не смог… Весь вечер мысленно себя готовил, и не смог. Блять, придурок.
Я качаю головой в знак недоверия.
— Не веришь? — хмыкает Тарас. — Дааа, не веришь.
— У меня плохо с доверием после предательства Тимура, и стало еще хуже после того, как ты предал меня. Извини, если тебе неприятно это слышать. Но я говорю, как есть. Ты же хотел правду? Вот тебе правда. Кононенко предупреждал, что ты склонен к срывам, и его слова оказались правдивы.
Тарас укладывается иначе, смотрит в потолок, дышит неровно.
— Он следил за мной?
— Я просила его сама. Когда ты свалил и не отвечал на мои звонки, попросила его тебя найти, разыскать. Он навел справки.
— Он навел справки, — задумчиво повторяет Тарас. — Надо же… Я предполагал, что все началось позже. Значит, ошибся. Ладно, — хмыкает.
— Ты не злишься? — уточняю осторожно.
— На что? На то, что нас грамотно развели? Нет, я злюсь на себя, что допустил это. Я должен был стать для тебя каменной стеной, опорой, защитой. А я… Черт, даже не знаю. Наверное, просто ветер. Который все срывает с мест.
— Ты ураганный ветер, — отвечаю с улыбкой.
— Я бы отдал все на свете, чтобы доказать тебе… Да, я не безгрешен. Но я бы никогда не слил твои фото в сеть, чтобы подгадить! И я не был с той соской. Когда выйдешь из больницы, проверь почту. Я скинул тебе ссылку на диск, сможешь посмотреть видеозаписи. Они длинные, нередактированные.
— Что там?
— Записи с камер в клубе. Я ничего не монтировал, клянусь. Если не веришь, можешь отдать на проверку. Только не Кононенко. Прошу. Он к тебе неровно дышит и сделает все, чтобы очернить меня. Ты можешь не верить мне. Но что я еще могу сделать? Только пытаться до тебя достучаться. Снова и снова… Может быть, я делаю это зря? Но я просто не могу не делать это, пойми. Так в этом всем есть хоть какой-то смысл.
Мы снова молчим. Лежим рядом, не касаясь друг друга, но все равно вместе. Это не объяснить словами, но мы связаны.
Я вдруг понимаю тщетность своих задумок уехать как можно дальше…
В этом нет смысла, ведь я всюду возьму с собой Тараса — он глубоко во мне, его частичка — во мне. Куда бы я ни поехала, я всюду возьму это с собой.
— Кстати, ты так и не рассказала, что хочет от тебя бывший. Может быть, сейчас скажешь? Я не пацан, не сопляк. И, благодаря Кононенко, не сорвусь бить морды, — смеется. — Боюсь, я даже встать пока не смогу без посторонней помощи, так сильно меня тряхнуло.
Мои пальцы судорожно сжимаются в кулачки.
Кононенко превысил полномочия. Ослушался моего прямого приказа! Ему это с рук не сойдет… Он мог убить Тараса или просто навсегда оставить его инвалидом!
Что бы между мной и Тарасом ни произошло, это касается только меня и его, больше никого. Кононенко не имел права решать и, думаю, Вазген прав, то, что я вдруг осталась без охраны и сразу же нарисовался Увалов с угрозами, очень подозрительно…
— Расскажу. Обязательно расскажу, — обещаю Тарасу. — Но есть кое-что более важное. Я должна тебе сказать это.
Сейчас я верю Тарасу.
Прошло время, боль от обиды уже притупилась. Я взглянула на ситуацию по-новому и поняла, что нам помогли разругаться. Но кроме этого я поняла главное, что Тарас до сих пор хочет быть со мной и никогда не переставал этого хотеть. Я верю в его признания, чувствую их.
Уверена, что его доказательства будут правдивы, пусть даже для того, чтобы их достать, потребуется время.
— Я скажу первым. Ты можешь не верить, но я тебя очень-очень. Ты мое все, Айка. Мое все… Все-все. Это даже не любовь. Слишком просто звучит. Ты просто все для меня, больше, чем вся жизнь, — прерывисто говорит Тарас.
Я думала, что сердце не может сорваться в бездну снова, но оно делает это. Своим признанием Тарас проникает глубоко-глубоко мне под кожу, и я замираю, потрясенная его глубиной и чувственностью. С ним, как на вулкане, горки эмоций потрясающе острые.
— Ничего не говори. Я подожду. Вдруг повезет? — улыбается мучительно.
Но я вижу, как ему хочется услышать в ответ хоть что-то. Боже… У меня сердце разрывается. Что же я… сука какая-то?! Неужели буду мучить и его, и себя? Буду болеть им и перегорать от того, что позволила гордости и недоверию взять верх?
Это ведь не поле боя…
Собравшись с эмоциями, я крепко-крепко обнимаю Тараса и целую его губы. Он замирает, хватает воздух жадно-жадно, а потом втягивает со стоном мои губы в рот, пожирая, лаская, кусая.
— Айка… Я тебя все-все… Очень. Веришь?
— Верю. Сейчас верю. Всему-всему верю. Искренне. Ты мой… Скучала по тебе, мой…
— Да. Твой.
Господи, как он меня целует. Вдыхает жизнь и забирает, снова вдыхает! Меня размазывает, я мокрая, безумно мокрая между ног. Тело вибрирует желанием.
Стону, сжимая бедра.
— Я кончить могу только от твоих поцелуев, — признаюсь со стоном.
Обхватив его бедро ногами, трусь, чувствую, что вот-вот взорвусь.
Он засовывает ладонь под мою рубашку, стискивает соски пальцами, а потом ведет пальцы ниже. Жадно. Быстро. Жестко. Трогает всюду! Да, он такой — несдержанный, горячий, ревнивый. Ураганный мой.
Я с
