Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова
— Он просто приятель! — фыркает Ирка.
— В таком случае может быть есть смысл подумать?
— Вер, у него уже, наверное, и намерений никаких ко мне не осталось, а навязываться я не привыкла, — отвечает она, потупив взор.
— А может быть мне Марку намекнуть? А он Егору? — предлагаю я, но Ирка начинает качать головой еще до того, как успеваю закончить предложение.
— Нет Вер. Если не суждено — значит и не надо.
— Главное, — замечаю я подруге, — потом не пожалеть.
И знай я, насколько пророческими окажутся мои слова, проглотила бы их и никогда не сказала, но, как известно, история сослагательного наклонения не знает, и всего парой дней позже случилось то, чего и следовало ожидать.
Глава 29
Зачетов в этом семестре всего-то четыре, но сил они отбирают наравне с десятью экзаменами. На первом курсе все учили, что вроде бы сначала полагается работать на зачетку, чтобы потом зачетка работала на тебя. И почему же эта теория вообще никак не применяется в этом институте? Преподаватели готовы душу вынуть за несчастный росчерк в клеточке. И это за пять дней до тридцать первого. Что за вредительство? Весь преподавательский состав сговорился, и теперь похищают праздник, как Гринч?
Последний зачет дался особенно тяжело, и не то чтобы было трудно выучить вопросы, но невозможно дождаться своей очереди, пока препод вдоволь наболтается с каждым сдающим. Еще и как на зло в билете оказался вопрос, в котором я плавала и времени на подготовку понадобилось больше, и, соответственно, оказалась я в конце очереди. И только Марк с Мартыновым не испытали никаких трудностей потому что они и не явились, и сильно сомневаюсь, что данный факт помешает им заиметь заветную роспись в зачетке. После всего пережитого решаем пойти перекусить.
— Это надо заесть, — говорит Ирка.
На подходе в столовую сталкиваемся с Димкой и Максом — даже их зачетная неделя не щадит: у одного под глазами залегли тени, у другого в целом вид взъерошенный. Пока ребята идут на раздачу, мы с Иркой успеваем занять столик почти в центре зала, где и ждем их в полном беспамятстве.
Я настолько измотана, что имею лишь одно желание — лечь, что и делаю: складываю руки в замок, опираюсь на стол, и утыкаюсь в них лицом, закрываясь от внешнего шумного мира, напоминая самой себе страуса, спрятавшего голову в песок.
Ребята приносят подносы полные еды, и мне, если честно, совершенно все равно, что съесть, лишь побыстрее, иначе желудок сам себя начнет переваривать. В последнее время от стресса чувствую себя бесконечно голодной.
— Убойная неделя, — жалуется Димка, — прошлая была так себе, но эта бьет все рекорды.
— Еще один зачет, — подсказывает Максим, устало растирая глаза.
— И я его не выдержу, — отзывается Дима.
— Зато мы отстрелялись, — хвалится Ирка, довольно улыбаясь.
— Серьезно? Поздравляю! — отзывается Макс, распахивает руки в разные стороны и сгребает Ирку в объятия, шутливо расцеловывая ту в обе щеки, а она в ответ гогочет во все горло, да так заразительно, что и я невольно начинаю посмеиваться.
Вдруг уголком глаза улавливаю тень — она проносится со скоростью звука, выдергивает ничего не подозревающего Макса со стула, подгребая следом поднос с едой, и Максим тяжело валится на пол.
— Мартынов, в тебя дьявол вселился? — кричу напавшему, вскакивая со стула, на который начинает капать чай из большой коричневой лужи в центре стола.
Ирка тоже вскочила, но на этом ее заряд будто иссяк. Она стоит столбом, прикрывая ладонью рот, пока в метре от нее Егор размахивается и впечатывает кулак в лицо полностью дезориентированного Максима.
На третьем ударе, когда в атаку переходит уже сам Макс, отмирает Димка, подскакивает к сцепившимся и одним мощным рывком отрывает Мартынова от своего друга, и под невразумительный крик оттаскивает Егора за пределы образовавшегося вокруг нас круга любопытных студентов.
Пока все в каматозе, присаживаюсь рядом с Максом и бегло оцениваю масштаб трагедии: удар в челюсть и задетый уголок губы и удар в нос, из которого струйкой стекает кровь, капая на его свитер.
— Попроси на кухне лед в полотенце, — говорю Ирке, но та нещадно тупит, поэтому приходится на нее прикрикнуть, — Ира, отомри!
И только после этого она убегает в сторону кухни, а оттуда размахивая руками и с криками: «да что же вы делаете» к нам уже спешат местные работницы.
— Ничего особенного, — усмехаюсь я, глядя на Макса, который, по всей видимости, вообще не понимает, что здесь только что случилось, — наверняка с тобой и не такое случалось.
— Что случилось-то? — до нашей славной компании наконец добегает та самая женщина, что стоит на раздаче, а за ней следом и еще одна — та, что обычно сидит на кассе.
— Да Мартынов с цепи сорвался, — доносится насмешливо из толпы.
— Ромашечки надобно пропиться, — поддерживает кто-то.
— Ромашка такого буйного не возьмет, — смеется третий.
Наконец, прибегает Ирка и сует мне в руку самодельный кулек, который я тут же прикладываю к переносице Макса. Из носа у него все еще течет бурая жидкость.
— Вставай, это должно стечь, — говорю ему и помогаю подняться, — концерт окончен! — объявляю громко для все собравшихся зевак.
Супер пообедали! Ничего не скажешь.
— Придурок, — Макс гнусавит хуже слоника из мультфильма, — озверел совсем. У него с головой не все в порядке?
— Нет, дружок, тут дело не в голове, а в сердце, — замечаю я.
Мы кое как доплелись до ближайшего туалета, и Макс скрылся за дверью с буквой «М», а мы с перепуганной и бледной Иркой зашли в женский.
— Вер, а что это было? — блеет Ира, пока я мою руки.
— Я тебя предупреждала, — говорю Ирке, а она смотрит и будто не понимает, или на самом деле такая наивная? Замечаю на своей брючине пятно от чая — черт, все-таки задело. Приходится замыть.
— О чем предупреждала? — тупит Ира.
— О том, что может стать хуже. Ир, только слепой не видит отношения Мартынова к тебе — то есть ты! Для остальных очевидно, что он никуда не отступил, а просто не знает, что делать. Но твои обнимашки с Максом для него, как красная тряпка для быка!
— Это он из-за меня что ли? — выдает Ирка.
— С добрым утром, — подтруниваю я над ней.
— Да бред какой-то! — бормочет Ирка.
— Согласна, воображение у Мартынова так себе.
— Не смешно! — фыркает подруга, —
