Сирингарий - Евгения Ульяничева
— Мы уж думали, рыженький, прибрала тебя злая тварина…
— Или повстречал кого? — спросил Варда прозорливо.
К нему Сумарок и обратился.
— Твоя правда, Варда. Девица-утопица ко мне вышла, молвила — гул-гомон ей страж. Молила избавить.
— Ха! — сказал на то Сивый. — А может статься, гомон людей от девки упасает.
— Вот дела, — ахнул Степан. — Выходит, не врут люди! И какова она, Сумарок? Нарядна, приглядна?
— В темноте не больно разглядишь, — буркнул Сумарок. — Указала она мне, где гул-гомон лежит-спит, сил набирается, клубочек путеводный дала. Поспешить бы нам, покуда не проснулся, не зачуял охоту…
Бежал шарик по воздуху, ровно по дороженьке гладкой.
Сумарок сперва глаз не сводил, затем притомился. Изрядно далеко шагать оказалось.
Уж и сумерки, повернулась ночь на другой бок досыпать.
Сумарок нагнал Варду, зашагал в ногу.
— Что с ним? — справился, кивая на Сивого. — Здоров ли? Вроде как не в себе. Не помню его таким, Варда.
Вздохнул старший кнут, но не поленился растолковать:
— Видишь ли, Сумарок, кнуты — не люди, отдых людской им не положен. Долго можем ходить-бродить, а все же передышка нужна. Одно место нам под сон завещано, и то место — на Тломе.
— Почему же он на Тлом не уходит?
Варда помолчал, ответствовал нехотя, будто сам сомневался:
— Не говорит прямо, но сдается мне, ты тому причиной. Опасается, что пока в отлучке будет, ты что-то вытворишь, в беду попадешь.
У Сумарока лицо вытянулось.
— На кой мне его пригляд?! Я сам по себе управлялся, так и без него не пропаду!
Варда руками развел.
— То же втолковать пытаюсь. Упрям он. Вы двое как коса и камень…
— Искры летят, и оба тупые, — Сумарок аж выругался с досады.
Варда же остановился, поглядел внимательно.
— Или обидел он тебя?
— Нет. — Торопливо отозвался Сумарок. — Нет. Спасибо, Варда. Теперь разберемся.
— Слышал уже, — молвил на это Варда, но перечить не стал
— А далеко путь-дороженька лежит, а и быстренько клубочек тот бежит, — распевно скороговорил себе под нос Степан. — Не ходить бы мне младешеньке одной, не по тропочкам, по жердочкам одной, по стороночке болотистой чужой, а и томно мне, и страшно бедной мне, и головушка моя в огне да полыме, где-то ходит сероглазый мой волчок, где-то летает мой сокол-соколок, а и перышки его железом кованы, а и сердце у него что жерновы, а мне сгибнуть в темноте, сиротушке, захлебнуться мне своею кровушкой…
— Ну, знаешь, — споткнулся Сумарок. — Это как-то не туда.
— Думаешь? — Степан задумчиво поскреб в затылке. — Я так, набрасываю умственно для новой страсти. Что-то дух нашел, преисполнился. Да и страшно, чего таить? Хоть как-то отвлекает. Сложу вот сказку про колдунку огневласую, да переверта сероокого!
— Ну, знаешь, — обомлел Сумарок.
Тут клубочек, до поры по воздусям шествующий, вдруг обвалился-рассыпался, канул в воду без плеска.
Степан крепче сжал светец-огонец, по сторонам лучи бросил.
— Стало быть, здесь вражина хоронится?
— Стало быть, здесь.
— А как выманивать будем?
Сумарок поглядел на кнутов. Не первый раз он поле полевал с братьями, знал некоторые их подходы-методы. Знал и то, что самолучшее для них со Степаном сейчас — под ногами не крутиться.
Варда же потянул с бедер сеть, из черной шерсти да кобыльего волоса плетеную.
— Гул-гомон, добрый человек, по сути своей рой, скопище искажений да помех, голосов. В разной тональности вопят, от этого людям худо, иной раз — до смерти. Чтобы такое уловить, много хитрости не надо — больше ловкость да опыт потребны.
Достал из пояса свирельку белую, из кости берцовой, в оковке серебристой. Видел Сумарок у него и травяную дудочку, и жалеечку, и свистульку глиняную, и рог-трубач…Видно, каждой твари — своя музычка.
Сеть Варда вручил Сумароку.
Молвил так:
— Если случится, что гул-гомон на вас бросится, укройтесь оба.
Сумарок кивнул, принимая обережение. Сделал знак Степану, отвел подальше.
Варда поднес к губам свирель, заиграл.
Сивый же подхватился, запел красивым своим, сильным голосом.
— Как под солнышком, как под лунышком, сувстречалися кум да с кумушкой, сувстречалися, да над Пестрядью, да над Пестрядью, рыбьей сетьею, он с сумой пустой, она с пряжею, он с дудой костяной, она с крашениной…
— А недурно, так и чешет, так и дерет, — шепотно поделился Степан, — это неужель на ходу кнут плетет?
— Импровизирует, да, — отозвался Сумарок с невольной гордостью за друга.
— И голос какой хороший, горячий. Поставить его против Калины, я чаю, дивное было бы зрелище…И Пестрядь похожа на чешую рыбью, в самом деле. Надо это использовать где-нибудь…
Пришлось Сумароку цыкнуть, чтобы Степан примолк.
За болтовней его едва не проворонил, как на песню, на игру откликнулся гул-гомон: соткался над оконцем, мелкими мушками завился, зноем черным задрожал…Кнуты разом подобрались.
Охнул Степан.
— Слышишь? Слышишь ли? — прошептал, бледнея, слабыми пальцами за Сумарока цепляясь.
И, прежде чем успел Сумарок, развернулся да прочь кинулся. Гул-гомон взвился. Зачуял человечину, расстелился в погоню.
Сумарок прянул, поспел ухватиться за ремешки-подтяги, да не сдюжили те, лопнули — только пуговки брызнули.
— Стой! Куда без порток?!
Выругавшись, следом бросился, мало не поспел сеть накинуть.
Скакал Степан, надо признать, знатно — только сверкало. Как не навернулся в какое оконце, как шею себе не сломил — одна Коза ведала. Следом гул-гомон летел — и тот еле поспевал — а за ним уже Сумарок торопился.
Настиг гул-гомон песнопевца-басенника, когда зацепился тот каблуком, повалился на перешейке. Накрыл гудящим платом, но тут уж Сумарок подоспел, махнул сетью, будто пчел от человека отгоняя. С гудом недовольным отшатнулся рой, закружил.
Снова обрушилось — шепот, шипение, крики…
И разобрал Сумарок. Понял.
Мы падаем, падаем!
…терпит крушение, повторяю, терпит крушение…
Квадрат неизвестен, координаты…
Показатели…вышли из строя. Система жизнеобеспечения неисправна. Разгерметизация шлюзового отсека…
Кто-нибудь,
