Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06
Таким образом, обвинение К. Азадовского, что В. П. Гарнин «вовсе не обращался» к архивным источникам писем Клюева, является совершенно некорректным.
К сожалению, при подготовке «Словесного древа» составитель книги принял ошибочное решение не включать в нее стихи Клюева, имеющиеся в его письмах к Блоку (а также и к другим адресатам, в частности к А. Яр-Кравченко). Этот пробел, без сомнения, оказался рецензенту на руку. Ни словом не упомянув о предыдущей работе составителя «Словесного древа» с беловыми автографами стихотворений Клюева из архива Блока (несомненно, известной рецензенту из подробного комментария В. П. Гарнина к этим стихотворениям в «Сердце Единорога»; см. с. 829–847 этой книги), К. Азадовский использовал ситуацию, чтобы теперь навести своё «уличительное стекло» лишь на прозаическую часть клюевских писем Блоку, содержащих указанные стихотворные тексты.
Рецензент приводит шесть примеров полного совпадения неисправных прозаических мест из указанных писем, имеющихся как в «Словесном древе», так и в публикации в «ЛН», на самом деле вышедших из-под пера Клюева в другом виде. При этом К. Азадовский отмечает, что собственные публикаторские ошибки 1987 года были им устранены в новом издании (Клюев Н. Письма к Александру Блоку 1907–1915 / Публ., вводная статья и коммент. К. М. Азадовского. М.: Прогресс-Плеяда, 2003).
Пятнадцать лет назад я провёл полную сверку текстов писем Клюева к Блоку, опубликованных К. Азадовским в «ЛН», непосредственно с оригиналами — автографами Клюева, хранящимися в Центральном (ныне Российском) государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). Из сравнения печатных текстов писем Клюева Блоку в книгах, подготовленных К. Азадовским и В. П. Гарниным, с результатами этой сверки теперь оказывается возможным получить представление об отличиях этих текстов от их рукописных протографов.
Я проделал это сравнение. Скажу сразу: целый ряд текстуальных погрешностей публикации К. Азадовского 1987 года в «Словесном древе» действительно повторён — очевидно, здесь сказалось то, что можно назвать «гипнозом первого прочтения». Тем не менее, эти повторы никак не могут служить неоспоримым подтверждением вердикта К. Азадовского, что (цитирую) «рука (В. П. Гарнина. — С. С.), начертавшая слова „по беловому автографу“, самого автографа-то и не касалась».
Вот примеры, показывающие, что составитель «Словесного древа» (ниже «СД») действительно работал не только со стихотворной, но и с прозаической частью подлинников клюевских писем Блоку.
Письмо конца сентября — начала октября 1907 г.:
«ЛН» (с. 462): «Отныне нет смерти на земле…»
«СД» (с. 164) и автограф: «Отныне нет Смерти на земле…»
Письмо июля — августа 1908 г.:
а) «ЛН» (с. 472): «…больше хочется слышать что-нибудь от Виктора Сергеевича…»;
«СД» (с. 170) и автограф: «…больно хочется слышать что-нибудь от Виктора Сергеевича…»;
б) «ЛН» (с. 472): «…ст<анция> Маршенская…»;
«СД» (с. 170) и автограф: «…ст<анция> Мариинская…»
Письмо ноября — декабря 1908 г.:
«ЛН» (с. 480): «…не посмотрел перевод…»
«СД» (с. 175) и автограф: «…не посмотрел на перевод…»
Другое дело, что «гипноз первого прочтения» клюевских текстов, зафиксированный в «ЛН», в случаях, продемонстрированных К. Азадовским, оказался сильнее и помешал В. П. Гарнину увидеть подлинное авторское написание, а значит, и дать в «Словесном древе» аутентичный автографу текст…
Разумеется, может иметь место не только внешний гипноз, но и, так сказать, «автогипноз». Под его влиянием искаженный текст первой публикации в дальнейшем продолжает воспроизводиться самим публикатором даже тогда, когда он изначально ставит перед собой цель — выявить и исправить свои прежние ошибки.
Такие примеры можно найти и в повторном издании писем Клюева к Блоку (2003), выполненном К. Азадовским.
Приведу лишь один из них (письмо от 4 ноября 1909 г.). Публикатор и в 1987, и в 2003 гг. напечатал:
«Жду не дождусь от Вас письмишка, вот уже почти два месяца…».
Между тем в автографе стоит:
«Жду, — не дождусь от Вас писемышка вот уже почти два месяца…».
Кардинальное смысловое и интонационное отличие подлинных клюевских слов от того, что обнаруживает читатель в печатном тексте под именем поэта, очевидно…
Прекрасно известно, что от ошибок такого рода не застрахован ни один человек, публикующий текст по рукописи. И потому бурная демонстрация К. Азадовским раздражения по поводу текстологических оплошностей В. П. Гарнина выглядит, прямо сказать, наигранной.
Оплошности эти — на самом деле лишь повод для громоизвержения. Причина же (подобное неоднократно случалось с уважаемым рецензентом и раньше) неизменно одна — всякий раз К. Азадовский встаёт грудью на защиту приоритетов, которые считает ему принадлежащими (будь это даже, как здесь, приоритеты его собственных ошибок).
…А ведь кому-то, наверное, приходится иной раз и пожалеть о тех недавних временах, когда печать в России управлялась централизованно. Тогда стоило просигнализировать о неугодном материале, готовящемся к печати (или начавшем печататься, или уже напечатанном), в ЦК (обком, райком) КПСС письмом — или, если уж очень подпирало и чтобы было вернее, отбить телеграфные депеши в несколько более или менее высоких адресов, — и можно было не сомневаться: сигнал непременно будет услышан, а те или иные меры — приняты.
Сейчас слать депеши некуда. Нашел человек деньги на издание книги — и она будет издана в виде, представленном инициатором к печати, то есть: почти всегда — без рецензирования, нередко — без редактуры и — чаще всего — без профессиональной корректуры. И здесь я полностью согласен с К. Азадовским, который с горечью пишет «о дилетантстве и дилетантах, заполонивших сегодня в России науку, издательское дело, книжный рынок», и подчеркивает: «Речь не об отдельных просчетах — обо всей „системе“».
Как раз в рамках этой «системы» готовил книги стихов и прозы Клюева и доводил их до выпуска в свет В. П. Гарнин. Как многолетний очевидец этого процесса, свидетельствую — почти вся эта грандиозная работа (качественное выполнение которой одному человеку, разумеется, не по силам) была проделана им единолично.
Именно в этом и коренятся издержки производства клюевских книг, выставленные теперь напоказ К. Азадовским. Однако и текстологические недочеты, допущенные В. П. Гарниным в «Словесном древе», и ошибки его комментария приобрели под «уличительным стеклом» рецензента какие-то совершенно не соответствующие реальному положению дел размеры…
Итоговое резюме К. Азадовского гласит: «В изучение Клюева эта книга вносит невообразимую путаницу. Тексты искажены, опубликованы с ошибками; включены тексты случайные, сомнительные, а то и попросту не имеющие отношения к прозе Клюева; отсутствует ряд подлинных текстов. Вдобавок — профессиональная беспомощность комментатора…».
Материал обсуждения знаком мне не понаслышке, и потому могу сказать — штемпель «невообразимая путаница» сюда никак не подходит. Невзирая на частные ошибки в воспроизведении авторских текстов и отсутствие в книге некоторых из них, читатель «Словесного древа» наконец-то получил возможность войти в океан прозаического клюевского слова, ранее ему недоступного. Океан, остающийся океаном независимо от того, есть в нем искусственные рифы, мели либо рукотворные промоины или нет…
Что до аппарата «Словесного древа», то абсолютного большинства смысловых и композиционных огрехов в комментариях и в указателе книги, перечисленных К. Азадовским, можно было благополучно избежать, будь у издания научный и издательский редакторы. Если «Словесному древу» суждено быть переизданным, то все эти погрешности без труда можно (и, разумеется, нужно) будет исправить… Так что никакой катастрофы не произошло.
А произошло (повторюсь ещё раз) важнейшее событие — начало пути весьма представительного по составу собрания прозы и писем Николая Клюева к читателю положено.
В каких-то аспектах — что неудивительно — не получилось без того, что называется «первый блин комом». Можно ли было без этого обойтись с самого начала? Наверное, можно… Но для этого потребовалось бы немалое время, а составитель «Словесного древа», увы, не в том возрасте, когда «всё впереди»; надеяться ему сейчас — только на Бога. А если ждать, пока наследие Клюева будет полностью обработано в стерильных (или стерилизационных?) колбах суперспециалистов для подачи на стол читателю-гурману, — может просто не хватить ни собственной жизни, ни жизни этого читателя, ни жизни тех, кто поддерживает в колбах соответствующие параметры обработки. Да и жизни всех остальных наших современников…
