Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин
Адская командировка подходила к концу. Мы ждали первое число сентября, как первоклассники. Загорелые и на всю голову шальные. О возвращении домой говорили круглые сутки. Сергей Иванович, человек слова и дела, выбил в штабе для нас новую форму и сапоги. Мы аккуратно уложили её в вещевые мешки и ждали замены. За неделю до убытия в часть пришла последняя колонна, которую наша рота загрузила боеприпасами. Не знаю до сих пор, почему я решил подойти и познакомиться с ребятами. После Грозного меня уже мало интересовали такие знакомства.
– Привет, пацаны! – крикнул я чумазым от дорожной пыли бойцам.
– И тебе привет, – ответил крепкий парень, сидевший на башне БМП.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Король, – ответил он важно и даже надменно.
– Какого ты призыва, Король?
– Один девять.
– Ого, я тоже. А в учебке был? И если да, то в какой?
– Был. Учебка под Екатеринбургом находится.
– Да ну, – опешил я от неожиданности. – А с какой ты роты?
– С пятой!
– А я с шестой! А с Урала есть пацаны?
– Мы все с Урала, – засмеялся Король.
Парень спрыгнул на землю и поздоровался как полагается, за руку. Мы закурили, болтая об общих знакомых, и тут я выяснил, что мой друг детства Гусак Николай Иванович служит с Королём в одном подразделении. Их полк прибыл в Чечню после переподготовки в городе Чебаркуле и сейчас стоит под Шали. Так как у меня не оказалось с собой тетрадных листов, я написал другу письмо на обратной стороне своих фотографий. Потом снял с шеи медальон, который носил ещё с Терского хребта, и попросил Короля передать вместе с письмом. Мы попрощались, я глядел вслед боевым машинам, пока они не исчезли из вида за стеной пыльной завесы.
Наконец дождались. Рано утром третьего сентября нас разбудил ротный. Умылись, побрились, почистили зубы и сапоги. Надели новую форму и получили сухие пайки на двое суток. Двинулись колонной повзводно к взлётному полю. Нас построили у знаменитой «коровы» на досмотр. Два бойца ОМОНа с помощью металлоискателя осмотрели вещевые мешки. Нервов у милиционеров хватило лишь на десять человек из ста двадцати. Все наши армейские брелоки в виде боевых патронов полетели с нами. При огромном желании благодаря такому тщательному досмотру можно было вывезти и автомат Калашникова или автоматический гранатомёт в разобранном виде. Ми-26 поднялся в воздух. Мы летели не одни. Вокруг нас сидело много беженцев. Всё время полёта до Владикавказа мы ждали, когда же нас собьют из ПЗРК, счастливых и безоружных. Обошлось.
В части нас ждали. Приехали даже журналисты с областных телеканалов. Те, кто был представлен к боевым наградам, естественно, их получили. При увольнении автоматически выросли сержантские звания. Прапорщик Калядин нашёл меня в очереди в столовую и вывел из строя.
– Пошли, Замок, я тебе нашу роту покажу, то есть расположение, – предложил он мне.
Мы вошли в казарму. На первом этаже, дверь налево. В казарме уют, тишина, дневальный на «тумбочке». Всё как положено, но нет борзых дембелей, спящих на кроватях в неположенное время. Борзые дембеля – это мы, приехавшие вчера с Чечни. На огромном стенде над тумбочкой дневального я увидел фотографии с боевых. Там были все. Все подразделения полка при ведении боевых действий. Когда я вышел на улицу, кто-то дотронулся до моего плеча. Обернувшись, я чуть заикаться не начал. Не от испуга, от радости. На меня смотрел мой наводчик Юра Казаков. На его груди гордо блестел орден Мужества. Тут я заметил в его руках толстую пачку писем из дома, которые по разным причинам не доходили до меня. Он собирал их и бережно хранил в ожидании моего возвращения. Мы немного прошлись по части, и он рассказал мне о госпитале и о ситуации в целом. После ранения его не комиссовали, хотя, может быть, это и к лучшему. Я взял его домашний адрес и попрощался.
Началось увольнение. Командир полка распорядился отправить нас по домам в течение десяти суток. Нашу бравую толпу, шагающую не в ногу и курящую сигареты в строю, можно было узнать за километр. Штабные много раз останавливали парней и цитировали устав, угрожая гауптвахтой, но приказ командира полка звучал по-другому.
Уволить – это значит отпустить нас домой.
Демобилизовать старались по пять-десять человек, руководствуясь областями проживания военнослужащих. Питер, Москва, Урал и Тюмень – в любую сторону обязательно набирали группу. При этом бойцу выдавалась на руки часть боевых за последний месяц. Это огромные деньги. Братки из криминальных кругов уголовного мира занялись отловом дембелей. Эти мрази избивали пацанов и тупо грабили. Когда дело дошло до реанимации, офицеры части наконец сообразили, как нужно поступить в данной ситуации. Нас стали провожать прямо до пассажирских вагонов вооружённым до зубов нарядом комендантской роты. С такой охраной мы чувствовали себя очень важными персонами.
Чтобы отпраздновать дембель, мы снимали квартиры и ждали друг друга. В городе у моих родителей нашлись хорошие знакомые. Они приютили, накормили и отмыли меня. Когда все были уволены из рядов вооружённых сил страны, нам удалось забронировать целый этаж гостиницы на берегу реки. В эту ночь мы напились и орали армейские песни в обнимку с девушками лёгкого поведения. Большинству из нас не исполнилось и двадцати лет. Рано утром, ни с кем не прощаясь, я заказал такси и уехал. Вечером меня ждал поезд на Урал.
ЭПИЛОГ
Скачков и Титов. Город-герой Москва. 2002 год. Вторник, 23 октября
Поезд Николаев – Москва прибыл на Киевский вокзал в одиннадцать часов дня. Титов стоял на перроне и пил большими глотками тёплое светлое пиво. На парне была надета его любимая куртка-бомбер и голубые джинсы. На ногах армейские ботинки, на подошву которых он умудрился прибить сержантские металлические подковы. Внешний вид и бритая голова Сергея часто привлекали хмурые взгляды правоохранительных органов. Во избежание недоразумений сержант носил с собой военный билет, где чётко прописано, что он герой чеченской войны, а не футбольный хулиган, как многим кажется. Он стоял и пил пиво, вглядываясь в лица кавказской национальности, пытаясь найти среди них русское лицо Скачкова. Огромный баул неожиданно ударил его по руке, и Титов разлил алкоголь на джинсы. Злость мгновенно захлестнула сержанта, и он схватил неуклюжего кавказца за плечо куртки из кожзаменителя.
– Ты чего, блядина? Не видишь, куда прешь? – прошипел Сосок, одновременно выискивая в толпе милиционеров. – Извиняться тебя, суку, не учили, я спрашиваю?
– Я нэ понимаю, – согнулся от страха в коленях обидчик, – мы беженцы.
– Не ври лучше, тварь, – не разжимал кулак Сергей, – вас кого ни спроси, вы все бежите откуда-то. Барыга ты и социально опасный элемент. Пошёл отсюда.
Титов отпустил мужика и снова сделал глоток как ни в чём не бывало. Допитое пиво мягко ударило в голову, и настроение немного улучшилось. Скачков звонил вчера родителям друга и сказал, что наконец выезжает из своего захолустья. Мать записала номер поезда, а номер вагона не расслышала. Пятнадцать минут спустя кто-то сзади легонько отвесил подзатыльник Сергею.
Эпилог
– Здорово, Титя! – расплылось в улыбке лицо Скачкова. – Чего хмурый такой?
– Да не хмурый я, просто козёл один горный меня пивом облил.
– Не обращай
