Поцелуй черной вдовы (СИ) - Евгения Бергер
Кайл жаждал крови, но Уиллу неожиданно внял, и оттолкнул мужчину на стол.
— Говори, — велел он. — А иначе… — Потряс у его лица кулаком.
— Я скажу… я скажу… — залепетал тот, хватаясь за шею. — Я скажу… Лисицу забрали охотники. Я ничего не мог сделать: они здесь частенько кого-нибудь забирают. Грозятся театр закрыть, если содействовать перестану… А я что, человек маленький, насильно этих зве… перевертышей не приманиваю: они сами приходят. А охотники тут как тут…
От мысли, что он подвел девушку, Шекспиру стало не по себе, поверил ей, как какой-то дурак — и вот результат. А ведь мог догадаться, что она не остановится… Характер не тот. И все-таки предпочел устраниться. После первого представления в «Спринг-филдс», когда Соланж водили на поводке, как простую дворнягу, а зрители в зале выкрикивали ей пошлости и кидались скорлупой от орехов, он полночи не спал: мучила совесть за себя и своих соплеменников. Разве можно так обращаться с себе подобными? Пусть перевертыши отличаются, да, но они все равно люди, разумные существа, а не безгласные существа, вроде домашних животных. Кто дал им, людям, право считать себя лучше Соланж и других?
На утро Уилл собирался признаться Кайлу в случившемся накануне, пусть, думал, знает, на что подписалась Соланж, но решимости не хватило. Слишком холодным и неприступным выглядел их хозяин, казалось, от его взгляда обеденный стол покроется изморозью…
Уильям решил, что, быть может, после вчерашнего Соланж и сама передумает зарабатывать деньги на своем лисьем обличье. Если нет, он заставит ее передумать…
Однако переубедить девушку не получилось, и новое представление оказалось унизительней первого. Ее гоняли по сцене собаками, изображая охоту, и, если бы не Уилл, два терьера, возбужденные видом лисы, просто-напросто разорвали б ее на куски.
В тот раз Шекспир твердо сказал:
— Это было последнее представление! — И Соланж согласилась.
Но лишь для вида, как оказалось.
— Куда ее увезли? — с искаженным скорее от ужаса, чем от злости лицом продолжал допрашивать антрепренера мужчина.
Тот посерел лицом.
— Я не знаю, сэр. Клянусь, что не знаю! — Кайл зарычал, подавшись к нему. Несчастный почти вжался в стол: — Слышал лишь, что где-то в Лондоне проводят торги для богатых клиентов. Каждый раз в другом месте! Информация передается из уст в уста. О большем мне не известно!
Кайл продолжал нависать над своей перепуганной жертвой, но Уилл видел, что он поверил услышанному.
— Ты лжешь, — процедил все же, испепеляя мужчину глазами. — Я тебе глотку порву! Я тебя…
— Я верю ему. — Уильям в упреждающем жесте опять коснулся рукава Кайла. — Он, в самом деле, не знает ничего о торгах.
— Не знаю, клянусь, что не знаю, — захныкал несчастный, поддакивая Уиллу.
Не сразу, но Кайл отступил. Глаза его полыхали нечеловеческим светом, дыхание с шумом прорывалось сквозь зубы. Он, словно пьяный, развернулся и пошел к выходу… Но в дверях вдруг остановился и ткнул в хозяина пальцем.
— Если продолжишь использовать перевертышей в своих якобы постановках, я самолично сравняю твой мерзкий театришко с грязью Саутворка, — пообещал он и вышел.
Стремительно миновал закулисье, готовый выйти на улицу, но Уилл ухватил его за край развевающегося плаща.
— Да что б тебя! — выругался мужчина, махнув рукой, чтобы освободиться от досадной помехи, Уильям едва увернулся.
— Эй-эй, поосторожней! Я, между прочим, о твоем благе пекусь. — И протянул мужчине флакон с бересклетом. — Что, так и выскочишь с этими-то глазищами? Хорош будет помощник, сделавшись и сам жертвой.
— Никто не посмеет тронуть меня, — угрожающе процедил Кайл, но флакон взял, опрокинув в себя разом полпузырька. И припечатал в тот же момент кулаком в стену. — Проклятье, как я мог не понять, что она учудит нечто подобное?! Что не смирится так просто… — Он схватился за голову и вывалился на улицу, мучительно соображая, как быть.
Уилл чувствовал то же — сожаление и отчаяние, — а потому хорошо его понимал. Боялся даже представить, что за торги для богатых клиентов проводятся в Лондоне…
— Может, ее способность… ну, понимаешь… поможет ей освободиться и убежать… — сказал он, и Кайл возразил:
— Не в лисьем обличье. Если ее заковали в браслет, толку от этого мало!
И в этот момент из темноты прозвучало:
— Я могу вам помочь? — Под чадящий свет фонаря у входа в театр выступила фигура в темном плаще. Это был нищий, как показалось Уиллу, один из множества, что побирались на улицах Лондона. Его морщинистое лицо с неожиданно умными, проницательными глазами казалось располагающим. Не отталкивающим, как часто бывало.
— Кто вы такой? — спросил Кайл, но как будто не удивившись. Его брови нахмурились. — Вы спасли меня под мостом, а потом приходили в мой дом. А теперь…
— … А теперь помогу найти ту, которую вы потеряли, — закончил за него незнакомец, смело глядя Кайлу в глаза. — Или вам не нужна моя помощь?
— Что вы знаете?
— Знаю место, в котором сегодня проводят торги. Один из лотов — лисица с удивительным даром. Хотите… приобрести?
Они смерились взглядами.
— Где это место?
Нищий, кем бы он ни был, кивком головы указал на Обсидиана, привязанного у двери.
— Я покажу. Это в доках на Блэкинстон-стрит…
Эти слова едва отзвучали, а Кайл уже вспрыгнул в седло и протянул старику руку. Тот подал свою, легко вспрыгивая в седло позади всадника…
— Эй, а я как же? — растерялся Уилл.
— Возвращайся в Блэкфрайерс-хаус и жди нас, — велел Кайл уже на скаку. — Мы скоро вернемся.
Оставшись один, Уильям какое-то время стоял, раздираемый противоречивыми чувствами, а потом, приняв решение, побежал в направлении Лондонского моста. Что бы там не велел ему Кайл, подчиняться он не собирался: в конце концов, это из-за него Соланж попала в руки охотников. А эта девушка, как бы сильно он не спорил с собой, значила для него много больше, чем позволяли его положение и здравомыслие…
Еще тогда, на похоронах мистера Аллена в Стратфорде, что-то дрогнуло в нем при виде печальной вдовы. Что-то в лице или облике — он и сам толком не знал — коснулось сердца… Уильям тогда стиснул руку жены и устыдился собственных мыслей, так как внутри неожиданно зазвучали стихи: «Её глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь».
Рифмы рождались в нем повсеместно, спонтанно, он давно привык к их звучанию в голове, но ни разу до этого он не гнал их так яростно, как тогда. Казалось, одним своим видом незнакомая женщина подняла в
