Поцелуй черной вдовы (СИ) - Евгения Бергер

На этой мысли Кайл совершенно себя потерял: едва эти двое ушли, перекинулся прямо в столовой и разгромил стол с остатками завтрака. Перепуганный Катберт, вбежав внутрь, прижался к стене, глядя большими, выцветшими за годы глазами, как разъяренный медведь крушит посуду и мебель. Когда миновал первый приступ отчаяния, Кайл, как был, улегся посреди полного хаоса, им же устроенного, и пролежал целый час, ни разу не шелохнувшись.

Слуга, молча ретировавшийся прочь, вернулся позже, когда, шатаясь, как пьяный, хозяин брел в свою комнату.

— К вам приходили, сэр, — сказал он.

— Кто? — без всякого интереса откликнулся Кайл.

— Какой-то мужчина. На нищего был похож. Сказал, по важному делу!

— Нищий? — Кайл отвел волосы от лица. — И где он сейчас?

— Так ушел, сэр. Я сказал, кхм… что вы не принимаете в это время. — Слуга покосился на разгромленную столовую. — Мол, не здоровится вам.

Мужчина кивнул, признавая, что Катберт все сделал верно.

Но добавил:

— Если появится снова — проведи ко мне.

— Будет сделано, сэр.

В этот день Кайл не поехал в театр. Боялся, не сдержится, учинит опасную глупость… Например, вцепится Рутленду в глотку, когда тот снова пошутит насчет «еретичек с пышными волосами» или рыкнет, оскалив острые зубы, на Пемброка, возомнившего себя знатоком человеческих душ, а потому насмехавшегося над его интересом к молоденькому поэту. Мол, в этом есть нездоровое любопытство, кое сгубило не одну уже душу… Одумайтесь, граф!

Совет был хорош, пусть и не к месту, но Кайл решил им воспользоваться: засел дома, перебирая бумаги отца, в надежде вызнать хоть что-то о тайне собственного рождения. Так глубоко закопался в бумажные дебри счетов, бухгалтерских книг, заметок матери по хозяйству, что очнулся уже ближе к вечеру, когда хлопнула дверь.

Кто-то пришел.

Он поднял голову, различая шаги в коридоре, и в проеме открытой двери увидел Шекспира.

— Ты сегодня не приехал в театр, — произнес молодой человек как будто с укором.

Кайл хмыкнул.

— Вы потому вернулись так рано? Прошлые вечера вы не очень-то торопились сюда.

Уильям вспыхнул, даже уши его сделались красными.

— Ну это… ты сам понимаешь… — замялся он вдруг. Но, тут же переменившись, спросил с беспокойством: — А разве Соланж не с тобой?

— Со мной? — Кайл искренне удивился. — Это она от тебя не отходит, а я что, раздражающее препятствие… — И замолк, увидев, как вытянулось лицо собеседника. Он поднялся на ноги. — Так вы не вместе? — спросил в свою очередь. — Вы ж как нитка с иголкой…

Уильям похлопал по своей сумке.

— Я ходил в лавку за перьями, а Соланж собиралась вернуться домой… — И такой он сделался белый, такой дрожащий и перепуганный, что не схвати его Кайл за рубашку и не встряхни хорошенько, тот точно свалился бы на пол на подгибающихся ногах.

— Где, — пугающим тоном процедил он, — где вы с Соланж пропадали последние вечера? Признавайся мне, живо. И не лги, что с актерами по тавернам шатались, я знаю, что это не так.

Взгляд его, наверное, страшный, вперился в молодого поэта.

— Задушишь, — прохрипел тот. — Мавр ревнивый! Мы по театрам ходили… Соланж заработать хотела…

— По театрам? — Рука Кайла ослабила хватку, и Уилл глотнул воздуха полной грудью. Но его визави тут же напрягся: — Какого черта? — выругался в сердцах — Зачем ей деньги? Ну, говори.

— Соланж надумала подкупить кого-нибудь из людей Эссекса и выведать, где ее близкие. Думала, если предложит хорошую сумму, кто-нибудь да расскажет ей правду…

Осознав смысл его слов, Кайл выпустил парня и метнулся по комнате, запустив пальцы в волосы.

— Вот ведь… дурная девчонка! — рыкнул так громко, что звякнули стекла. — Мало того, что идея бредовая — люди Эссекса слепо преданы господину, их деньгами не подкупить, — так еще это… театры… — Кайл подался к Шекспиру: — Ты хоть знаешь, как это опасно? — Собеседник кивнул. — И позволил ей?

— Сам знаешь, уж если Соланж что-то решила, ее не остановить. И лучше я пойду с ней, чем одну отпущу!

Кайл, совершенно раздавленный этой истиной — Соль рисковала собой ради денег, не сочтя нужным посвятить его в свой план — прикрыл на мгновенье глаза. Представил испуганного зверька перед сотней горланящих зрителей! Видел он подобные представления, приходилось. И от мысли, что его соплеменников унижали подобным варварским образом ему делалось тошно до дрожи…

И чтобы Соланж…

— Где она? — спросил он. — Снова в каком-то театре?

Шекспир сглотнул.

— Я не знаю. Она обещала не ходить туда больше… — И снова сглотнул: — Ей одевали ошейник. И вели себя так, что…

— Где она? — прохрипел Кайл, не в силах выслушивать это. — Ты должен что-нибудь знать.

Уильям признался:

— Она подумывала о «Розе». Там платят больше, и публика побогаче… — Кайл выругался сквозь зубы. — Но я заставил ее отказаться от этой идеи, — уверил Шекспир.

— Не очень-то получилось, как я понимаю. Она солгала тебе и отправилась в это место одна!

Слова эти Кайл говорил уже на ходу, направляясь к конюшне за Обсидианом и молясь, чтобы с Соль ничего не случилось.

Глава 39

Представление в «Розе» закончилось, актеры уже разошлись, но хозяин театра подсчитывал выручку в комнатке за гримерками. Монеты высились аккуратными стопками, как солдатики на плацу, но все они разлетелись по полу, когда рассерженный Кайл ворвался к нему и ухватил за грудки.

— Где перевертыш? — прорычал он в перекошенное от страха лицо. — Где перевертыш? — процедил по слогам. — Отвечай, не доводи до беды! — И показательно стиснул ворот рубахи покрепче.

Антрепренер, заикаясь и покраснев до темно-бордового, пропищал тонким фальцетом:

— Не понимаю, о ком идет речь… сэр…

— О перевертыше на твоей сцене, грязная ты скотина. Где он?

— Сэр… я решительно не понимаю…

Кайл практически накрутил ворот рубахи на свой огромный кулак, и мужчина замолк, издав хриплый звук. Глаза его выпучились, вот-вот вывалятся наружу…

— Сэр, — подступил к нему, вынырнув из-за спины Кайла Уилл, — вы бы лучше ответили… ради собственного благополучия, — посоветовал он. — Сами видите, человек… кхм, — он вежливо кашлянул, — в дикой ярости. Если выпустит когти, мало вам не покажется! — Подтверждая эти слова, Кайл действительно выпустил когти, прорвавшие антрепренеру рубашку и чиркнувшие по коже. А Уилл продолжал: — Он становится не в себе, когда дело касается этого перевертыша. Просто звереет, если вы меня понимаете… Дикий медведь, не иначе.

— Где лисица? — пророкотал Кайл, подтверждая всем видом слова говорившего.

Его несчастная жертва чуть приоткрыла свой рот и снова захлопнула.

— Кажется, он и хотел бы что-то сказать, но не может, — осторожно коснулся локтя Кайла Уилл. —