Божьим промыслом. Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
Он всё ещё чувствовал в руке остатки боли, которая теперь напоминала скорее слабость. В его ушах всё ещё стоял шум, вот и бледность она заметила; генерал вдыхает воздух на всю полноту лёгких, думая, что от этого ему станет полегче, и потом говорит:
- Всё это проклятая жара, мне нужно отдохнуть.
- Так всё, день к концу пошёл, сейчас полегче станет уже, потерпите, барон, – обещала ему принцесса, и в её голосе было столько участия, что в любом другом случае он бы порадовался, но сейчас ему было не до того: в карете было душно, а в ушах своих он всё ещё слышал стук своего сердца.
Глава 3
- Давайте, ребята, ещё немного, и будет привал, - зычно подгонял солдат Дорфус, но, чуть отлетев подальше, его голос теряется в душном мареве и звоне цикад.
Пыль, сумерки, усталость от жары и тяжёлого дня – всё сложилось в одно. Люди и лошади еле тащатся. И, конечно же, засветло до Цирля они не успели. Подходили к городу уже в темноте. Посады и пригородные деревеньки ещё не спали, люди выходили смотреть на отряд, что идёт к городу.
Волков успел поспать в карете, в жаре… Впрочем, к ночи жара отступила, и стало хорошо, и ему полегчало. Под ключицей ещё покалывало, но шума в ушах уже не было, сердце не колотилось. Принцесса была с ним рядом, сидела в темноте кареты и, когда он проснулся, держала его за руку. От жары её рука стала влажной. И тут генерал подумал с некоторым сожалением, что уж больно она ласкова.
«Кажется, она привязалась. Не на шутку. Видно, при прощании рыдать будет».
А маркграфиня и говорит ему:
- Цирль, подъезжаем уже.
Волков, чуть сжав её пальцы, выглядывает в окно кареты и тут же различает фигуру на коне рядом.
- Кто это? Фон Готт, вы?
- Кляйбер, господин генерал, - отвечает новоиспечённый сержант, - фон Готт уморился, пошёл спать в телегу, к сапёрам.
- Подъезжаем, кажется?
- Точно так, господин генерал, Мильке уже уехал вперёд искать место под лагерь, полковник Брюнхвальд хочет возле города где-нибудь встать.
Вот только ждать до утра, чтобы найти лекаря для Хенрика, он не мог, да и принцессе снова спать в карете было бы глупо, имей они под боком целый город, который, кажется, принадлежал ей. И когда они подъехали к Цирлю, он вышел и потребовал к себе начальника стражи. А тот со сна, что ли, никак не мог понять – или не хотел верить, – что в темноте у ворот ждёт, пока ей их откроют, сама маркграфиня Винцлау. В общем, ничего он сам не решил и послал за наместником Генкелем. Тот явился весьма споро, хоть был уже не так и молод, оказался боек и смышлён, выйдя сам из малых ворот в башне, узнал принцессу и сразу велел впустить её. Её, Волкова, раненого Хенрика и небольшой отряд с ними; сам же при этом проявлял рвение и, так же, как и консул Туллингена, говорил ей: «Конечно, инхаберин. Разумеется, инхаберин».
Сам Генкель дал провожатого к лучшему местному доктору. Волков, почувствовав себя ночью получше, решил лично проводить своего оруженосца к врачу, тем более что после сна вечером в карете спать он вообще не хотел. И правильно сделал, что поехал.
Врач Голеб был крупным пожилым человеком лет сорока пяти, вышел он к больному со своим ассистентом, который, судя по всему, был его сыном. Они внимательно осмотрели руку оруженосца, и старший сказал:
- Некроз. Мертвечина тронула руку вашего человека. Ничего тут уже не сделать. Надобно резать до локтя.
- До локтя? Не слишком ли? - не согласился с ним генерал. Нет, он не претендовал на знание медицины, но повидал за свою жизнь немало всяких ран и на своих товарищах, да и на себе тоже. – Может, сохраните побольше? Заплачу столько, сколько скажете.
Он увидал благодарность в глазах оруженосца. Ну, хоть что-то, до этого молодой человек почти не проявлял никаких эмоций.
- Дело не в деньгах и не в моих или ваших желаниях, господин барон, - качал головой врач. – Некрозы. Они могут и дальше пойти по жилам и мускулам. Их нужно отсечь все, - он провёл железной палочкой черту на руке Хенрика. - Боюсь я, – сомневался доктор и качал головой. Но потом всё-таки согласился. - Попробую, но хочу вас предупредить: лучше всё-таки резать больше, так надёжнее.
Они договорились, что Хенрик останется у врача до утра. Волков оставил там же и Кляйбера с пятью талерами для врача, дал ему наставления, а сам вернулся в дом наместника.
Когда слезал с коня, то увидал во дворе дома молодую женщину с лампой и корзиной грязного белья. Она была высока и хорошо сложена.
- Подожди, - остановил её генерал. – Ты кто такая?
- Я Магдалена Кублингер, - отвечала девица, немного перепугавшись. – Меня срочно позвали в дом господина наместника, велели постирать бельё для какой-то дамы, – она показала ему корзину. – Вот. Чтобы до утра всё было выстирано.
- Ты замужем? – спрашивает Волков.
Тут девица испугалась ещё больше, она переводила взгляд с этого мрачного господина на его опасных спутников в доспехе и наконец стала отвечать.
- Нет, добрый господин, я не замужем, но я из приличной семьи, мой папаша человек строгих правил, и мы ходим к причастию каждую неделю, – зачем-то сообщила девица.
- Не замужем, это хорошо, - говорит барон. – Ты мне будешь нужна, пойдём со мной.
- Ох, господин… - Магдалена едва не начала плакать. – Я не по этому делу, я могу постирать вам что-нибудь.
- Глупая, - строго произнес генерал. – Ты нужна знатной даме, у неё нет служанки, а ты получишь талер за ночь и утро.
- Талер? Я нужна даме? – чуть растерянно переспросила молодая женщина.
До этого сегодняшнего недомогания генерала в принципе не тяготила роль прислужника и провожатого маркграфини. Прислуживать первым персонам не стеснялись и самые знатные люди земель, как, например, графы считали за честь быть стременными у курфюрстов и придерживать тем стремя, когда их сеньоры садились в седло, или постельничими и прислуживать в опочивальне, или конюшенными, или виночерпиями. Но всё-таки отводить принцессу к кустам по нужде
