Физрук 2: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
Боже, как же хорошо оказаться под открытым небом! Спустя несколько минут, после того, как Григорий Емельянович помог мне выбраться из затопляемого тоннеля, я лежал на траве и с наслаждением смотрел на проплывающие облака. До меня доносились голоса, но я не слишком-то к ним прислушивался. Кажется, военрук заставлял горе-кладоискателей снять с себя все мокрое и грязное и переодеться в сухое и чистое. Киселева вопила, что стесняется, а пацаны хихикали. Им все было, как с гуся вода. Не дошло до них, что сгинуть могли.
Идея насчет переодевания мне понравилась, и я решил, что обязательно сделаю это, как только немного отдохну. Ко мне подошел Петров, присел на корточки, протянул фляжку.
— На вот, глотни, — сказал он. — Это коньяк.
Это было очень кстати. Я перевернулся на бок, приподнялся на локте, взял у него фляжку и сделал глоток. Спиртное побежало по пищеводу, одновременно согревая и возвращая бодрость. Я сел и снова приложился к горлышку, потом, с сожалением, вернул фляжку хозяину.
— Спасибо!
Он кивнул и тоже сделал глоток. Потом завернул пробку и спрятал сосуд с драгоценной влагой в карман штормовки.
— Больше нельзя, — проговорил Григорий Емельянович и спросил: — Как ты их нашел?
— Да в общем случайно! — отмахнулся я. — Услышал голоса… Они оказались в соседнем штреке… Шли на шум воды, надеялись найти подземную речку…
— А речка нашла их…
— Нас, — уточнил я.
— Прости, что именно тебе пришлось их вытаскивать…
— Это мой долг, — понимая, что диалог звучит уж слишком по киношному, я все же продолжил: — По крайней мере, трое из моего класса… И потом, ты же не мог знать, в какой из штреков они полезли…
— Это да… — кивнул Петров. — Хотя мой тоже оказался заковыристым… Местами шел под большим уклоном, а потом и вовсе перешел в вертикаль…
— И ты испугался, что они могли туда свалиться?..
Военрук хмыкнул.
— Я не испугался… — сказал он. — Я спустился до самого низа… Хотя вру… испугался… Испугался, что внизу штрек опять переходит в горизонталь, и ребятня могла туда полезть… А там уже вода была, понимаешь?
— Понимаю… — кивнул я, вспомнив, как темная жижа медленно, но неумолимо заполняет штрек.
— Ты бы переоделся что-ли, — усмехнулся он. — Сухое есть?
— Есть.
Перед тем, как войти в штреки, мы оставили рюкзаки возле вагонетки. Незачем лишнюю тяжесть тащить. А вот школяры свои тащили с собой. Правда, в отличие от меня, они все-таки меньше извозились в жидкой грязи, а уж поклажу и вовсе ухитрились сухой сохранить. Я переоделся, и мы все вместе устроили пикник. Школьники-шкодники поначалу посматривали на нас с Григорием Емельяновичем с опаской, страшась нахлобучки, но мы помалкивали. Их и без нас будут допрашивать и прорабатывать, так что пусть пока отдыхают.
Перекусив, мы тронулись в путь. К тому самому железнодорожному переезду, куда несколько часов назад военрук отправил Симочку со всей остальной командой. Мы спустились от штольни к проселочной дороге, которая проходила по распадку между холмами. День выдался солнечным, хотя и не безоблачным. Дул теплый ветер. Осень была только в самом начале. Даже странно представить, что в эту минуту старую шахту заполняет вода, видимо, прорвавшаяся из подземного водоносного слоя.
Издалека послышался рокот мотора и вскоре из-за холма показался грузовик, в кузове которого было полно народу. Поравнявшись с нами, машина вдруг притормозила, открылась пассажирская дверца и над дорогу спрыгнула… Серафима Терентьевна Егорова. Она бросилась к нам, распахнув руки, словно актриса в какой-нибудь пьесе.
— Гриша, Гриша, — раненной чайкой кричала она. — Живой!
Глава 4
Выяснилось, что на железнодорожном переезде, когда туда подошли пионеры во главе со старшей пионервожатой, остановился автобус, который шел из ближайшего колхоза в город. Водитель согласился подбросить детишек до школы, откуда они могли спокойно разойтись по домам. Здесь же на переезде стояла машина с рабочими, которые узнав о пропавших в Каменном Логу ребятишках, вызвались помочь в поисках. И машина направилась к заброшенной шахте…
Хорошо, что хорошо кончается. Грузовик подбросил нас до ближайшей автобусной остановки и через час мы были в городе. Казалось, можно было считать эпизод исчерпанным — никто же не пострадал — но без последствий это история не могла остаться. Судя по унылому виду военрука, он это хорошо понимал. Ведь это была его инициатива совершить поход к Каменному Логу и устроить экскурсию по старой штольне. Уж кто-кто, а Шапокляк этого так не оставит. Петрова мне было жаль. Он оказался, вроде, неплохим мужиком.
Да и вообще, лично я вернулся из этого похода обновленным. Отношения с Серафимой Терентьевной можно было считать выясненными, да и с Григорием Емельяновичем, я надеюсь, тоже. Впрочем, сейчас мне было не до этого. Я вернулся в общагу и первым делом вымылся с головы до ног, потом постирал всю изгвазданную в грязи одежку и обувку — тоже. Чистый и переодетый, я соорудил себе яичницу с докторской колбасой, заварил свежего чаю, вскрыл банку с килькой в томате, порезал головку лука. Поев, завалился спать и продрых до утра.
Утречком я бодрячком направился в школу. И сразу уловил, что в учительской царит мрачное настроение. Я подошел к трудовику и поинтересовался, что случилось? Оказалось, что когда вчера школяры, отправленные старшей пионервожатой на автобусе, вернулись в город и разошлись по домам, они тут же рассказали родителям о четырех пропавших ребятах. Испуганные и встревоженные предки немедля начали звонить родным пропавших детей, те — в милицию. Милиция, естественно, подняла всех на уши. Еще и общественность привлекли.
Общественность не могла знать, что мне и военруку удалось вывести беглецов из шахты, и началась подготовка к поисково-спасательным работам, полагая, что в затопленной шахте остались не только четверо ребятишек, но и двое взрослых. Хорошо, что хоть не успели вызвать водолазов, потому что Петров позвонил в милицию сразу с железнодорожного переезда, а оттуда передали информацию о том, что с нами все в порядке. Однако, в любом случае, неприятностей было не избежать.
Я вроде не виноват, наоборот успел уже прослыть героем, но тем более мне не пристало отсиживаться в сторонке. И узнав, что Егорова с Петровым находятся сейчас в кабинете директора и туда же шмыгнула Шапокляк, я решительно рванул дверь на себя. Меня там явно не ждали. Пал Палыч недоуменно воздел брови. Григорий Емельянович и Серафима Терентьевна тоже с удивлением на меня посмотрели, а Эвелина Ардалионовна обнажила клыки и выпустила когти, раздосадованная, что ей помешали безнаказанно рвать ее жертвы.
— В чем дело, Александр Сергеевич? — спросил директор. — Я вас, кажется, не вызывал.
— Походом руководили мы втроем, — сказал я, — и отвечать будем втроем.
— Мы не органы следствия, — пожал плечами Разуваев, — и меры можем принять чисто административные…
— Вот ко мне их и примените.
— Товарищ Данилов, — почти умоляюще произнес Пал Палыч. — К вам у нас нет вопросов… Вот Григорий Емельянович показывает, что вы вытащили ребят из затопленной шахты. Честь вам и хвала. Мы это обязательно отметим в приказе и на общем собрании школы, но…
— А я бы на вашем месте, Пал Палыч, не была столь благодушна, — все-таки сорвалась с цепи завучиха. — Имеет место чрезвычайное происшествие, которое могло окончится трагически. За жизнь и здоровье ребят отвечало трое взрослых. И все они наши сотрудники. Директивные органы, само собой, будут интересоваться тем, как мы оцениваем поведение наших сотрудников в данной ситуации, следовательно, мы должны обладать всеми необходимыми данными для объективной оценки.
— Эвелина Ардалионовна! — поморщился директор. — Ну какие директивные органы!.. Ничего же не произошло. Все живы, здоровы, и слава богу!
— Да! — взбеленилась Шапокляк. — А то, что пожарную часть зря подняли по тревоге — это по-вашему ничего не случилось⁈ Государственный бензин зря сожгли — это пустяки? Партия учит нас, что экономика должна быть экономной!.. А вы — ничего не случилось!
— Сейчас разговор не об этом, — с трудом сохраняя самообладание, проговорил Пал Палыч. — Александр Сергеевич, раз уж вы зашли, расскажите о происшествии со своей точки зрения.
— Готовясь к походу, мы с Григорием Емельяновичем решили сделать его более познавательным, — принялся вдохновенно врать я, хотя понятия не имел о намерениях военрука. — В качестве темы была избрана
