Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год
Надо сказать, что преданность радистов-любителей своему увлечению поразительна. Они готовы сутками не отрываться от трансиверов, лишь бы установить минутный контакт и обменяться позывными с неизвестным радиолюбителем на другом конце света. Так или иначе, радиолюбители страны уже оказали значительную помощь экспедиции, поддерживая нашу связь по ходу маршрута с редакциями в Москве, партийными и комсомольскими организациями да и с семьями тоже.
Итак, Андрей остался в радиорубке, а мы — капитан, карельские тележурналисты, они же матросы, Александр Захаров и Сергей Никулин, и я — отправились в гости. Нас ждет Ксения Петровна Гемп — старейшая писательница, этнограф, исследователь истории освоения Севера.
Точно в назначенное время — нас предупредили, что у Ксении Петровны день расписан по минутам, много работы,— входим в новый белокирпичный дом на набережной. Ксения Петровна открывает дверь сама, немного помешкав после звонка: после зимней травмы она вынуждена передвигаться на костылях. Но нас встречает не измученная болезнью, а энергичная, подтянутая старая женщина с живыми внимательными глазами и доброй улыбкой.
Приняв цветы и усадив нас в гостиной, Ксения Петровна с интересом расспрашивает о маршруте экспедиции. Все острова, бухты, берега, где бросал якорь «Полярный Одиссей», ей хорошо знакомы, и она радуется от души, когда узнает, что там-то и там-то все идет хорошо, и переживает, услышав о запустении, бесхозяйственности, чиновничьем равнодушии.
Почти вековая жизнь нашей хозяйки неразрывно связана с жизнью Поморья. Это та самая Ксения Гемп, которая в 1912 году танцевала в Архангельске прощальный вальс с Георгием Яковлевичем Седовым, дружила до последнего дня с его женой Верой Васильевной, лично знала Я. Нагурского, В. Русанова, И. Папанина, О. Шмидта...
Мы беседуем с Ксенией Петровной об экологии Белого моря и полярных исследованиях, памятниках древнего зодчества и северных промыслах, обсуждаем конструкции допетровских поморских судов — обо всем, что связано с Севером, у писательницы свое суждение, основанное на огромном опыте и энциклопедических знаниях. Ксения Петровна показывает нам рукопись, над которой работает сейчас: это будет книга о тех, кто первым прокладывал трудные северные трассы.
Во время разговора я разглядывал стеллаж с книгами во всю стену: Лев Толстой и БСЭ, альманахи «Рассказ» и Брем, переплетенные в кожу фолианты со старинными надписями на корешках и книги на французском — Ксения Петровна в свое время окончила знаменитые Бестужевские курсы. Н а старом дубовом комоде две фотографии в рамках: на одной — Ксения Гемп в одеянии сестры милосердия времен первой мировой войны, на другой — Владимир Ильич Ленин. Над комодом висит деревянная аппликация в виде парусника, подарок школьников.
Прощаясь, спрашиваем, что Ксения Петровна хотела бы пожелать молодым исследователям Севера.
— Необходимо, чтобы молодежь никогда не забывала тех, кто творил здесь, и развивала бы их труды. И успехов пожелаю, и новых открытий. А открытий еще можно сделать очень и очень много...
Кондостров. Следы на граните
Кондостров — один из немногих среди сотен беломорских островов, которые удостоились места на карте атласа СССР, а в Онежской губе он вообще самый крупный. И все же с борта «Полярного Одиссея», вставшего на якорь в сотне метров от Кондострова, он весь просматривался как на ладони, от южной до северной оконечности. И ничего необычного не угадывалось в его густом зеленом криволесье, крутых скалистых берегах, песчаных подковах отмелей или небольшом каменном мысе напротив другого необитаемого острова со странным названием Пневатый.
Но лишь немного мы углубились в лес, как оказались в густых зарослях голубики. За голубичником открылись моховые болота, расцвеченные морошкой в красные, розовые, желтые тона; там, где болото светилось янтарем, морошка была самая спелая, кисло-сладкая — ягоды даже при легчайшем прикосновении пускали густой ароматный сок. Стояли последние дни июля, погожие, солнечные — самый ягодный сезон...
Так, от ягодника к ягоднику, бродили мы по острову, наслаждаясь нетронутой человеком природой, пока не наткнулись на старые прогнившие столбики с узкими прорезями. Решив, что в них крепились жерди ограды, мы двинулись вдоль столбов и вскоре вышли к истлевшей от ветхости избе. Рядом, в зарослях мха и черники, угадывался сруб колодца. Поодаль — развалины небольшого сарая. Что тут было? По всей видимости, монашеский скит, рыбаки или охотники на морского зверя не стали бы строить дом в глубине острова. Чуть позже мы нашли целую сеть длинных, по нескольку километров, осушительных канав и утвердились в своем предположении: столь большой и кропотливый труд могли взять на себя только монахи.
К концу дня мы вышли на скалистый мыс, который утром рассматривали с «Полярного Одиссея», и там обнаружили еще один след, оставленный былыми обитателями Кондострова. Да еще какой след! От края леса до самой оконечности мыса по скалистому откосу тянулась... дорога. Она была вымощена массивными каменными плитами, ее протяженность не менее двухсот метров, а ширина — почти три метра. По такой дороге к морю могла подъехать повозка с любым грузом.
Что же возили обитатели Кондострова на мыс, что грузили на лодьи и кочи?
Ответ — или только подсказку к ответу — мы нашли в начале циклопической дороги и на соседнем острове Пневатом, который в отлив соединяется с Кондостровом высыхающей перемычкой. На обоих островах добывали гранит, чему свидетельство — оставленные каменотесами блоки со следами обработки, совсем готовые, доведенные до нужных размеров, и только надсверленные, но не расколотые. Технология, в старину применявшаяся довольно широко, была такова: мастера сверлили в глыбе ряд отверстий, забивали в них деревянные клинья, поливали водой. Клинья разбухали, разрывая монолит по намеченной линии.
И все же, куда отправлялись каменные блоки с Кондостровских карьеров? Пока неясно. Но ведь в Беломорье есть и другие загадки: на некоторых островах, где нет ни единого камня, стоят целые монастыри из гранита, неизвестно откуда привезенного.
Кто знает, может быть, загадка и загадка могут дать отгадку?
Беломорск. Памятники и память
Днище «Полярного Одиссея», еще месяц назад иссиня-черное, теперь покрыто пучками бурых водорослей,
но краска не отошла, нет ни ржавчины, ни вмятин. Старенький корпус судна экспедицию выдержал. Еще раз проходим с аквалангами вдоль днища — я по левой стороне, Юрий Полняков, наш стармех, по правой — и всплываем на поверхность, хотя покидать подводный мир не хочется: в тени шхуны снуют мелкие пикши и наважки; парят «морские ангелы» — полупрозрачные голотурии, в чье овальное студенистое тело словно продеты искрящиеся нити... У трапа, волнуясь, капитан ждет результатов осмотра: ну, как там? Не сговариваясь, поднимаем большие пальцы: все в порядке, капитан, можно следовать в Беломорск!
В Беломорск входим красиво, под всеми парусами, на пирсе нас встречают те, кто вроде бы совсем недавно провожал в плавание. Однако торжества по случаю завершения беломорской «кругосветки» назначены на завтра, и потому решаем съездить в Залавругу, где находится уникальный художественный памятник неолита — петроглифы «Бесовы следки».
Сначала идем в Новую Залавругу, в устье реки Выг, где среди зеленых пойменных лужаек вровень с землей лежат камни, десятки камней, сплошь покрытые какими-то значками.
— Поглядите на эту группу петроглифов, они еще неплохо сохранились,— приглашает экскурсовод и ведет к этим отчетливым петроглифам... по тем, которые «сохранились плохо». Мы идем, попирая каблуками каменную картинную галерею, и чувствуем себя невольными соучастниками какого-то чудовищного акта вандализма. Выясняется, что по петроглифам ходят все приезжающие сюда, некоторые даже разводят на камнях костры, дабы испить чайку после познавательной экскурсии.
Удивительно ли, что из 62 групп петроглифов в Залавруге, еще несколько десятилетий назад вполне различимых, более или менее сохранились лишь четыре группы?!
В Старой Залавруге над петроглифической группой «Бесовы следки» поставили павильон. На массивном валуне — изображения пляшущего человечка и следов его босых ног (отсюда и название «Бесовы следки»), а также силуэты оленей, лосей, лодок с гребцами, странных длинношеих животных — то ли лебедей, то ли бронтозавров. Всего триста петроглифов. А когда полвека назад их впервые изучал писатель А. М. Линевский, петроглифов было 470! Но скоро их будет еще меньше: изображения разъедает известка, которая капает с потолка, помещение не отапливается, и влага, попавшая в углубления, выбитые каменным отбойником пять тысяч лет назад, зимой замерзает. А то, что вода при замерзании расширяется и способна раскрошить любой камень, известно каждому школьнику.
