Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год
— А, катитесь вы с вашей яхтой! Я сама поговорю с лордом, и не далее чем завтра вы получите от него весточку, уж это я вам обещаю!
Хлопнув дверью, она выбежала на улицу и уселась в портшез. Рабы тут же подхватили носилки и что было духу помчались прочь.
Закончив погрузку последнего трейлера, владелец «Сизу» велел шоферу трогаться и вскочил на платформу.
— Послушай,— крикнул он, постучав по кабине,— я вижу, там на поле стоит знак «стоп». Почему ваши водители не обращают на него внимания?
— Потому что там проходит дорога, которой никто не пользуется. Ее строили для господ, вот и воткнули знак незнамо зачем.
— Все-таки остановись. Не ровен час, врежемся в какую-нибудь «шишку», и я просрочу старт, пока разберутся, кто виноват. Не хватало еще, чтобы меня задержали тут на несколько девятидневок.
— Как угодно, капитан, вы же оплачиваете погрузку.
— Что верно, то верно,— Краузо просунул в чуть опущенное окно кабины полстеллара. Как только грузовик замедлил ход, капитан передвинулся по платформе к заднему контейнеру и открыл замок. Машина остановилась. Мгновение спустя Торби сидел в темном стальном ящике.
— Спокойно! — скомандовал Краузо.— Только не трусить.
Торби кивнул, дрожа всем телом. Достав из кармана стамеску и кусачки, капитан вскрыл одну из корзин и начал выбрасывать на землю листья верги, произраставшей только здесь и баснословно дорогой на других планетах.
— Лезь сюда! — велел он Торби, подталкивая его к опустевшей корзине. Юноша кое-как протиснулся внутрь и сжался в комочек. Краузо поставил на место крышку клети, прибил ее гвоздями, закрепил ребра жесткости и, обмотав стальной упаковочной лентой, запечатал корзину печатью, более-менее похожей на ту, которой пользовались таможенники. Печать эта была сделана в слесарной мастерской звездолета. Выпрямившись, капитан едва успел смахнуть с лица капли пота: машина уже свернула в отведенный для «Сизу» сектор погрузки.
Краузо лично руководил подъемом на борт последней партии товаров. Рядом с ним стоял таможенник полевой службы, который дотошно проверял каждую корзину, тюк или коробку, прежде чем пропустить ее в гондолу подъемника. Наконец капитан поблагодарил инспектора, простился с ним и шагнул в гондолу. Видя, что командир пренебрег пассажирским лифтом, оператор подъемника очень осторожно запустил мотор.
Трюм был набит до отказа, и все грузы принайтовили к кронштейнам, места почти не оставалось. Члены экипажа стали проворно опорожнять гондолу, причем одну из корзин капитан с величайшей осторожностью перетащил своими руками. Наконец пустая гондола пошла вниз. Экипаж проворно задраил грузовой люк, и капитан, вновь вооружившись инструментами, стал осторожно отдирать крышку корзины, в которой сидел беглец.
Два часа спустя мамаша Шаум подошла к окну своей спальни и устремила взор в сторону космодрома. С контрольной башни взмыла ввысь зеленая ракета, тотчас же блеснула ослепительная вспышка, столб огня взметнулся в небесную чернь. Когда комната наполнилась приглушенным расстоянием воем двигателей, мамаша Шаум грустно улыбнулась и пошла вниз, в лавку, на помощь Мюре, которой при ее мягком характере не под силу было в одиночку сражаться с местной клиентурой.
Сокращенный перевод с английского А. Шарова
Владимир Васильев. Сеанс
Тяжело вздохнув, Змей Горыныч просунул в пасть между верхними клыками хвост, прижал им к небу раздвоенный язык и попытался свистнуть. Вместо оглушительного свиста, однако, получилось жалкое шипение. «Чем бы мне его огорошить?» — тоскливо подумал он, готовясь к неминуемой встрече с богатырем Русланом Кирбитьевичем, который грозился сгубить Змея, разорить его поганое гнездо и освободить из неволи Настасью Митревну, с которой Змей Горыныч жил-поживал вот уже пятнадцать лет душа в душу. И хоть стар был Змей, помирать ему совсем не хотелось. «Ну ладно, авось не шибко покалечит, а коли повезет, то и ему бока намну»,— решил он. Тяжело взмахнув крылами, Змей Горыныч взлетел на высоченный дуб и, подслеповато щурясь, стал всматриваться в даль — не пылит ли дорога...
Решение пришло к Стукачеву внезапно. Дело было рискованное, но после скандала с женой чувство уязвленного самолюбия заглушило в нем на время природную робость. «А не вернусь,— ожесточенно думал он, входя в здание Бюро путешествий,— локти кусать станет, да поздно будет! Поздно!»
— Вам куда? — улыбаясь, спросила его девушка-диспетчер.
— Все равно. Куда угодно.
— Хорошо. Тогда ваша кабина номер пять. Сеанс десять минут. Пожалуйста.
— Ну?! Не видать? — задрав голову, воскликнула Настасья Митревна.
— Совсем слепой стал! — ответил ей с дуба Змей Горыныч.— Мужик посредь дороги объявился. Стоит, башкой вертит туда-сюда. Как я его проглядел? Верно, разморило меня на солнышке, вздремнул малость!
— Ты, старый, главное — богатыря не прогляди. А то будет ему свадьба, тебе — поминки! Я в дом пошла. У меня молоко на плите. Если что — кричи.
— Ладушки,— ответил Змей Горыныч, продолжая наблюдение.
Стукачев топтался на дороге, осматривался и входил понемногу в образ. На нем была длинная, до колен, льняная рубаха и широкие порты, которые норовили все время сползти. «Хоть бы веревку дали, халтурщики»,— бормотал он, держа левую руку на пупке. Правая держала лучемет, закамуфлированный под посох.
Слева, справа и позади расстилалась дикая степь. Впереди, в двухстах шагах, стояла потемневшая от времени рубленая изба чудовищных размеров. У нее было две двери — большая, напоминающая ворота, и поменьше — обычных размеров. Окна маленькие. Дом опоясывал невысокий частокол из заостренных бревен. Перед частоколом гуляли куры и гуси. Посреди двора рос огромный дуб, а на самой верхушке его, распустив перепончатые крылья, сидел птеродактиль и внимательнейшим образом рассматривал Стукачева.
Сердце путешественника окатило ледяной волной. «Чтоб тебя!» — простонал он и взял посох на изготовку. Порты съехали гармонью и улеглись в мягкую дорожную пыль. Но тут земля под ногами начала подрагивать и послышался нарастающий топот. Стукачев проворно сиганул в репейник. Мимо него, поднимая клубы пыли и звеня кольчугой, проскакал здоровенный детина на огненно-рыжем коне. У самых ворот детина осадил коня и принялся громко кричать, потрясая копьем. Понять живую речь далекого предка оказалось для Стукачева задачей непосильной. Единственным, что он четко разобрал, было —«живота своего» и «гад». «Э-э, да это он, никак, птеродактиля на бой вызывает,— догадался Стукачев.— Ну, теперь держись!»
В ответ на богатырскую тираду с дуба донеслось шипение. «А-а-а!» — радостно завопил детина и метнул в птеродактиля копье, но не попал. Птеродактиль, в свою очередь, как-то неловко подпрыгнул и, цепляясь за ветки, грохнулся наземь. Детина, пользуясь счастливым моментом, проворно соскочил с коня, отцепил от пояса булаву и начал свирепо дубасить птеродактиля. Бедное животное, прикрывая голову крыльями, издавало жалобные крики. На эти крики из избы вылетела простоволосая женщина с ухватом в руках и с воем набросилась на опешившего от неожиданности детину. Детина бросил булаву и, панически отбиваясь от наседавшей на него бабы, начал пятиться к коню. Потом вскочил в седло и диким галопом помчался прочь. Увидев Стукачева, ставшего невольным свидетелем его позора, богатырь внезапно остановился, развернулся и шагом подъехал к убогому страннику.
— А ты почто? — грозно спросил он.
— Это вы мне? — севшим от страха голосом пролепетал Стукачев.
— Тебе! — ответил детина и заехал ему кулаком в ухо так, что Стукачев, описав дугу, приземлился метрах в трех от богатыря. Одновременно с приземлением в ушах его прозвучал металлический голос диспетчера: «Сеанс окончен!»
Морщась от боли и держась за распухшее багровое ухо, Стукачев вышел из кабины номер пять и возмущенно закричал: «Дайте жалобную книгу!»
