Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1992 год
Итак, новые времена. Йемен объединился. В разных его районах обнаружена нефть. Кризис в Персидском заливе вернул на родину множество йеменских эмигрантов. Меняются архитектурные приемы, меняется облик самой страны. Но старое здесь не убивается новым. Спор между ними не так разрушителен, как в иных уголках планеты. Йеменцев спасает здоровый консерватизм и чувство меры, проявляющиеся во всем. В том числе и в трапезе.
Постскриптум
Эти заметки я писал в Йемене, где уже не первый год занимаюсь этнографическими исследованиями. Прочитал коллегам по экспедиции — архитектору и социологу.
— Ты начал по порядку, с завтрака, — заметил архитектор, — немного рассказал про обед, но ни слова про ужин.
— Ну, это трапеза незначительная: могут поужинать фулем, попить чаю, доесть остатки обеда, — возразил я.
— Мало сказано про хлеб, — упрекнул социолог. — А ведь его здесь пекут из пшеницы, из сорго, из проса, из желтых бобов, жарят слоеные квадратные лепешки, пирожки, медовые пряники.
Действительно, этнографы обожают выяснять границу между районами распространения пресного и кислого хлеба. Например, на Кавказе она проходит между Арменией (пресный лаваш) и Грузией (дрожжевой чурек). В Йемене так просто ее не проведешь: пекут и то и другое.
— Про кофе надо бы подробнее, — добавил архитектор. — Здесь его варят не из зерен, а из кофейной шелухи.
Социолог подхватил:
— Припиши, что всякая еда здесь почитается как лекарство. Мясо с медом будто бы возбуждает любовное желание, а хлеб из сорго особенно хорошо восстанавливает мужскую силу.
Верно. Одно дают роженице, другое, — страдающему от лихорадки, третье — при кашле, опухоли, головокружении. Бонн — кофе из шелухи тоже считается целебным, а варят его из нее не из экономии, а потому, что именно в шелухе таится кофейная крепость.
Я от души поблагодарил коллег, но добавлять ничего не стал. Ибо писал не ученый трактат, а достоверные, но краткие заметки.
Михаил Родионов, доктор исторических наук
Моя чайка — «Хорс»
…З а мысом верховой ветер набрал силу, и море запестрело «беляками» — белыми гребнями волн. Верховка наполнила парус, он туго выгнулся, увлекая за собой наше утлое суденышко. Какое-то время оно резво неслось по волнам, потом перешло на тревожный прерывистый бег. Ветер все чаще срывал пенистые верхушки и швырял в лодку — тяжелые водяные гроздья шлепались куда попало и мутными ручейками стекали под пайолы. Иногда налетевший шквал бил в борт, и суденышко наклонялось так, что парус касался воды. Опасно гнулась и потрескивала мачта. Казалось, вот-вот не выдержат, лопнут растяжки. Хлесткие, часто беспорядочные волны выбивали из рук весло-руль — его приходилось удерживать, наваливаясь на рукоять всем телом.
Очередной вал вырастал за кормой, норовя обрушиться в лодку и разнести ее в щепки. Но вот он опадал, закруглялся и с шелестом проносился под килем. Тогда суденышко, как бы вздохнув, приподымалось, и в этот момент от бортов, обвязанных тростником, протягивались белые крылья. Именно на два тонких крыла были похожи эти загнутые пенистые полоски. И еще они напоминали длинные седые усы и чубы-«оселедцы» наших далеких предков — запорожских казаков. Это один из их флагов — голубой мальтийский крест, золотистые звезда и полумесяц — вышит у нас на парусе, и это их призывные голоса звучали с высокого, преграждающего путь ветру мыса, за которым находилась тихая спасительная гавань — бывшее место стоянки казачьих судов. На этот мыс мы и держали курс...
Я ничуть не преувеличиваю опасности, которой подвергалось наше суденышко во время трехнедельного плавания от берегов днепровского острова Хортица до устья Дуная. О конструкции лодки и цели экспедиции чуть позже, сначала несколько слов о том, почему был выбран этот маршрут.
Издавна народы, жившие по берегам Днепра, пользовались его водами, как удобным и быстрым путем. Лодки-довбанки, плетенные из лозы, и обшитые звериными шкурами челны, маленькие парусники — верейки, лодочки-подъездки, ладьи, липеки, обшиванки, дубы, каюки, шаланды, баркасы, байдаки, литвины, берлины, гиляры, фелюги — вот лишь некоторые названия больших и малых судов, которые в разные времена скользили по днепровским водам. Из летописей, а также из многих давних описаний известно об оригинальном казацком судне — «чайке», которому были не страшны даже морские волны.
Очевидцы свидетельствовали, что запорожские казаки были отличными мореплавателями и совершали смелые морские походы, достигая берегов Турции. На воде они были так же храбры, изобретательны и смекалисты, как и на суше. В старинной украинской песне «Ой, на гори, та и женци жнуть...» поется об удачливом казацком гетмане Петре Канашевиче-Сагайдачном. Именно при нем во втором десятилетии XVII столетия достигли особенного размаха морские походы запорожцев. Так, в 1613 году казаки дважды ходили к Черному морю и наделали много «шкод татарам, разорив несколько городов в Херсонесе Таврическом». В 1619 году казаки взяли у турок город Варну, про который потом сложили песню: «Була Варна здравна славна, славниш Варны козакы». В описании Черного моря и Татарии, которое составил префект Кафы Эмиддио Дортелли д"Асколи в 1634 году, есть такое упоминание о казацких судах: «Если Черное море было всегда сердитым с древних времен, то теперь оно несомненно чернее и страшнее по причине многочисленных «чаек», все лето опустошающих море и сушу».
«Пойду на Низ, чтоб никто голову не грыз», — говорили запорожские казаки, отправляясь в дальний путь к морю. Другие проблемы «грызут» головы потомков славных сечевиков, но и в них неистребима тяга к вольным речным дорогам. Вернувшись с войны, мой дед первым делом приобрел лодку. На ней они с бабушкой ездили в село за продуктами. Лодка была наспех, небрежно сработана местным городским мастером. Халтурно пригнанные доски, плоское, тяжелое днище, наляпанная комками на бортах смола — грести на таком суденышке было очень трудно. Дед называл его не иначе, как «душегубкой». Обычно он тянул лодку по берегу за веревку, бабушка сидела на корме за веслом-«правилкой». Вскоре пришел с фронта отец. Теперь он впрягся в бурлацкую лямку, а дед занял место рулевого. Иногда им удавалось прицепиться к барже. Тогда оба раздевались до пояса, ложились на мешки и слушали, как шелестит за бортом вода.
Через четверть века дед уже ездил в село на «Ракете», где работал капитаном бабушкин брат. Несколько раз он и меня брал с собой. Часто дед подымался в рубку, подносил к глазам бинокль и застывал у рулевого стояка. В такие минуты постороннему трудно было определить, кто на судне настоящий капитан. Рядом с дедом и я подтягивался, напрягался, вглядываясь в речную даль.
От тех времен осталась у меня мечта — парус и ветер. И ныне, как только подует весенний ветер, начинаю колдовать над своим фанерным суденышком, готовя его к походу. Так, проводя время на днепровском берегу и рыская в библиотеках и архивах, я познакомился с ребятами из творческой группы, созданной при историко-культурном заповеднике на острове Хортица. Они взялись восстановить казацкое судно-«чайку». О его внешнем виде упоминал в своем труде д"Асколи: «Эти «чайки» длинноваты, наподобие фрегатов, вмещают 50 человек, идут на веслах и под парусом. Дабы они могли выдержать жестокие бури, их обвязывают вокруг бортов соломой». Есть краткие сведения и у других давних авторов. Но наиболее полное и подробное описание «чайки» с приложением ее чертежа оставил французский инженер Гийом Боплан, который в XVII веке состоял на польской службе и занимался строительством крепостей на Украине. Он писал, что «казаки строят челны длиною в 60, шириною от 10 до 12, а глубиною в 12 футов (Фут — 0,3048 метра.). Челны сии без киля, дно их состоит из выдолбленного бревна ивового или липового, длиною около 45 футов; оно обшивается с боков на 12 футов в вышину досками, которые имеют длину от 10 до 12, а в ширину 1 фут и приколачиваются одна к другой так точно, как при постройке речных судов... Длина его постепенно увеличивается кверху: это яснее видно из приложенного рисунка. На оном можно заметить толстые канаты из камыша, которые обвиты лыками или боярышником и, как связанные бочонки, обхватывают челн от кормы до носа... Челны казацкие, имея с каждой стороны по 10—15 весел, плывут на греблях скорее турецких галер... Открывают же неприятельский корабль или галеру прежде, нежели турки заметят их челны, возвышающиеся над морской поверхностью не более 2,5 фута».
Проведя расчеты по этому описанию, ребята из творческой группы убедились, что Боплан допустил ошибку, указав высоту — 12 футов, то есть около 3,6 метра. Сравнительные исследования показали, что при такой высоте судно должно значительно уступать в мореходности той же, скажем, славянской ладье или гребной лодке викингов. А ведь «чайки», по свидетельству многих авторов, были чрезвычайно быстроходны и маневренны. Российский адмирал Корнелий Крюйс указывал, что «чайки» не только татар, но и турок скоро нагоняют». Описавший суда допетровской России профессор Казанского университета Н.П.Загоскин оценил и скоростные качества «чаек»: «Быстрота хода казачьих лодок усматривается из того, что при благоприятных условиях они достигали Малой Азии суток через двое-трое по выходе из устья Днепра».
