Рыжая обложка - Иван Михайлович Миронов
28
Дед видел, как Недоросток привязал к столу девушку. Судя по его сноровке, он имел в этом опыт.
Девушка лежала на спине головой к отморозкам, и дед мысленно усмехнулся: не собираются ж они ее в темя трахать.
Но тут Дебил взял в руки дрель с кольцевой пилой – и дедова психика пошла по женскому детородному органу.
События последних десяти часов напрочь вышибли из головы Порядкова мысли о приезде дочери.
Вспомнил об этом он уже во дворе, когда в глаза бросился чемодан.
Черт, я ж ей даже ключей не оставил!
– Настя, – позвал он. Ответа не последовало.
Порядков занес чемодан в дом и позвонил ей.
Волосы мгновенно намотались на «коронку», из-за чего пришлось остановиться и очистить от них инструмент.
Тут в себя пришла Настя и заверещала как резанная.
Саня зажал ей рот рукой.
– Скотч!
Швырнув дрель на стол, Колян метнулся к деду, сорвал с его рта кусок скотча (дед взвизгнул, но влетевшая под дых нога успокоила его) и вернулся к столу.
– Дебил! Вон рулон скотча. Отрежь кусок оттуда!
На этот раз Колян сделал все как надо.
И тут зазвонил Настин телефон.
Саня достал его из кармана ее шортиков.
– Падлович, – сказал он, таращась в дисплей.
– Бля, тут же написано «папа», а не Падл… а, ну да, он звонит. Что делать будем?
– Выключим звук и продолжим.
Трубку не берет.
Порядков пролистал «контакты» в надежде найти номер какой-нибудь из Настиных подружек, но такового не оказалось.
Вышел в огород, позвал ее там.
Вернулся во двор.
Скотч превосходно сдерживал Настины крики.
И пока Саня заклеивал рот деду, Колян снова взялся за дрель.
Вращающаяся пила приблизилась к кровящейся проплешине, и в следующий миг Настя ощутила самую сильную в ее жизни боль.
С очередным стесанным миллиметром костей перегружалось все больше нейронов. Нервная система путалась в командах, отчего Насте казалось, что болит все тело, каждая клеточка.
А потом она описалась и на какое-то время потеряла сознание.
Друзья вожделенно смотрели на обнаженный, чуть тронутый пилой мозг.
Саня указал на него пальцем и обратился к деду:
– Скоро ты слижешь его с моего «богатыря».
Деда чудом не стошнило.
Саня взял нож и сделал неглубокий надрез между полушарий мозга.
Настя почувствовала эту боль, но как-то отстраненно.
– Бля, давай, Санька, отпердоль ее по-нашему, по-пацански.
Саня скинул шорты вместе с трусами, плюнул в ладошку, растер слюну по эрегированному «корнишону» и, прерывисто втягивая воздух, начал входить Насте в мозг.
Он даже не углубился на все свои три сантиметра, когда лицо его перекосилось от самого мощного за всю его непродолжительную половую жизнь оргазма. Барсик, куры, свиньи, «киска» мертвой телки – все это забавы для детей.
– Ебать, – шокировано прошептал он и подался назад.
Снова начал углубляться и снова кончил.
Он вышел из Насти, попятился к стене, сел и, обуянный неведомыми ему доселе чувствами, заплакал.
– Бля. Ты че, Сань?
– Все, как у Ли. Это самый лучший из лучших кончанов. Словно… – он не нашелся со словами, а разрыдался во всю силу.
Настя то выпадала из реальности, то, выхваченная болью, возвращалась в курятник, на стол, где с ней делали то, что поехавший рассудком дед окрестил «ебаным пиздецом», а друзья называли просто «головач».
Колян приспустил штаны.
– Подожди. Дай я еще раз.
Порядков сел в «Уазик», но тут увидел в окне дома напротив лицо бабы Шуры.
Как всегда, на посту, обрадовался он.
Поняв, что участковый направился к ней, баба Шура открыла форточку.
– Здравствуйте, соседка, как ваши дела?
– Пока не родила, сосед. А сам-то как? Дедом еще не стал?
– Нет. Вы, кстати, Настю мою не видели?
– Бачила. Уходили они.
– А куда и с кем уходили, не подскажите?
– Подскажу. С женихом уходили.
– Каким женихом?
– С Колькой. – Метнула взгляд на соответствующий дом. – Взяла его за руку, и ушли они с улицы к нему.
Да ну тебя, баба Шура, на хуй!
Бля, телка вообще заебатая – воскресло из отхожей ямы дурных воспоминаний.
И тебя, Коля, тоже на хуй!
После третьего оргазма яички Сани обессилено скукожились, точно превратившиеся в курагу абрикосы.
Дождавшись своей очереди, Колян спешно отбросил доски, шмыгнул в яму, оголился ниже пояса, повернулся так, чтобы не видеть «Санину мамку», и приставил член к сочившемуся спермой надрезу.
– Бля, телка вообще заебатая! – восхищенно заявил он и начал свое плавное вхождение.
Тело Насти напряглось в неописуемом спазме, который по мере пенетрации лишь усиливался.
Удалой член разрывал не только теменную долю, но и лобную, подвергая странным метаморфозам ее и без того почти уничтоженное мышление и отнимая данный эволюцией дар речи.
Из глаз и ушей ее побежала кровь.
– А-а-а! А-а-а! Сра-а-ань!
Колян исторг в нее конскую дозу спермы. Неистовый напор и замкнутое пространство привели к тому, что она брызнула наружу, точно шампанское из бутылки.
– Бля, этот писака знает толк! Это самое лучшее в жизни!
Спазм прекратился. Тело Насти обмякло, а кишечник громогласно опорожнился.
Дух испустила, подумал дед, и его затошнило.
Рот быстро заполнился желчью, часть ее вышла через нос. Улучив момент, ту единственную секунду, отделявшую приступы рвоты друг от друга, он глотнул желчь обратно, но она застряла в глотке, а из желудка уже поднималась следующая порция.
И тут Саня сорвал с его лица скотч.
Увидев курившийся из трубы дым, Порядков сразу направился в летнюю кухню.
Нет, Настя не может с ним встречаться. Бред. Баба Шура – выдумщица и сплетница в одном лице. Блин, это ж какие теперь она по селу слухи пустит.
Он вошел в летнюю кухню.
Чтобы не слышать издаваемых дедом звуков, Саня достал телефон и включил музыку.
Вот-вот-вот-вот-вот она полилась малафья!
Вот-вот-вот-вот-вот она малафья!3
Услышав знакомую песню, Колян задвигался в такт.
Саня повернулся к деду.
– Ну что, дед, пора.
Летняя кухня встретила Порядкова ароматом, дающим фору фешенебельным ресторанам.
Да чтоб меня таким же кормили.
Порядков взял тряпку и аккуратно – уворачиваясь от струй пара – снял с кастрюли танцующую крышку.
Среди увиденного он распознал только задницу – аппетитного в ней было мало.
Апробировав дедов рот как средство для очистки «корнишона» от налипших кусочков мозга, Саня пошел подкинуть в печку дров.
Все еще впечатленный головачем, он ввалился в летнюю кухню.
На полу валялась крышка из-под кастрюли, растекалась лужа рвоты, и стояли мужские туфли.
Саня стал подниматься взглядом по туфлям – брюки, синяя рубашка и покоробленное в отвращении лицо Порядкова.
Началась немая
