Сага о бескрылых (СИ) - Юрий Павлович Валин
— Обойдем, — просипел десятник.
— Тут знаки начертаны, — сообщила Лоуд, вглядываясь в бурые полосы на дороге. Хозяин толкнул ее в спину, оборотень возражать не стала, лишь подхватила валяющуюся в колее шкатулку. Бренчала та очень многообещающе.
Грушеед добежал до кустов, начал выплевывать курятину. Десятник, надо отдать ему должное, сдержался. Пока мужчины боролись со слабостью, Лоуд поддела ножом крышку шкатулки.
— Цацки. И серебра немножко.
— Выбросить не хочешь? — с угрозой спросил хозяин.
— Просто любопытно, — оборотень закрыла серебро, пару раз копнув ножом под кустом, присыпала пылью шкатулку.
— Как думаешь, кто это на дороге резвился? Калликары обнаглели?
— И знать не хочу, — буркнул десятник, ударом распоротого сапога сшиб с ног ослабевшего мальчишку. — Догоняй, Грушеплюй…
Пошли через кусты, мальчишка ковылял сзади, пытался догнать.
— Хозяин, тебе бы сапоги с кого снять, — посоветовала Лоуд.
— Успею. Подвернется что-нибудь добротное…
Кусты стали совсем непролазными, пришлось вернуться к дороге. Здесь было почти нормально: трупы попадались, но не часто и в приличном виде. Правда, вспухать уже начали — день был душноватый.
У перевернутой повозки оборотень подобрала новый симпатичный топорик — Грузчик не возражал — инструмент может понадобиться. Зашагали дальше…
— Там со знаками или наш сумасшедший брат, отсутствием нэка вдохновленный, позабавился или пара сирен наведалась, — наконец, сделал вывод вдумчивый десятник, перешагивая через очередного мертвеца.
— Так далеко от островов залетают? — удивилась Лоуд.
— Бывает. Если большую поживу учуют. Ты их видела?
— Дважды. Один раз покушались, ублёвки сисястые. Но мы хорошо вооруженные шли, геройски отбились.
— А как же… — Укс процитировал:
Уши гребцам плотно воском залеплены были,
Арха-героя у мачты надежной веревкой связали.
Остров вдали показался пустынный, скалистый.
И в расстоянье, откуда призывное пенье расслышать,
Может, сирены влекуще и сладко воспели…
— Да уж воспели, — оборотень сплюнула. — Одно подзоглотье… Впереди меня гребец сидел — на нем шерсть дыбом встала. Вот такой соблазн, ющец их… Ты сам-то разве их напевов не слыхал?
Десятник лишь бросил косой взгляд.
Лоуд сообразила — ну понятно, в воздухе разве какое пенье расслышишь?
Когда показался Сарап, у оборотня уже болели ноги. По земле шагать, это не морем спокойненько плыть. У спуска к повороту присели отдохнуть.
— Слегка припозднились мы, — десятник смотрел на клубы дыма над поселком.
— Там ослов и лодок предостаточно имелось. Должно и на нашу долю хватить, — проворчала Лоуд. — Э, Грушеед, ты вроде туда идти не особо хочешь?
Мальчишка лишь ниже склонил голову: сидел, обхватив колени, рубашка с взрослого плеча казалась плащом, длинные штаны закатаны, а все равно голым чучелом кажется. Шея с два пальца толщиной. Вот носильщик так носильщик.
— Через стену глянем, может и обходить не придется, — решил Укс.
Обходить действительно не пришлось: с внешней стены охранники исчезли, да и вообще поселок порядком изменился — теперь было очевидно, что горят строения в разных частях Сарапа.
Шпионы взобрались на стену — легконогий Грузчик поднялся без труда, втянул на ремне Лоуд, потом мальчишку.
— Ловко, — восхитилась оборотень, озираясь. Видимо, настоящего боя на стене не случилось — схлестнулись мимоходом. Обломки копья, лужица крови. Но сброшенный вниз раб висел красиво: угодил спиной на кол ограды, туповатая деревяшка выперла из-под грудины. Борода наколотого человека задралась к небу, рот распахнут, желтеют пеньки зубов.
— Эх, боги-то как жестоки, — расчувствовалась Лоуд. — Друг ведь, почти брат. В одной клетке сидели, из одного корыта хлебали…
Грушеед таращил глаза, Укс пробурчал насчет «закудхала, сказочница» и, наконец, навинтил наконечник на дротик.
Прошли по улочке. Лоуд опять удивлялась тому, как порой мгновенно мир меняется: дома выглядели брошенными, у дверей валялись кучи черепков, словно нарочно посуду здесь били. Может, и правда, нарочно. На распоротый мешок с мукой кто-то помочился — вокруг виднелись белесые липкие следы босых ног. Со двора уже пованивало, с забора свисал разодранный надвое плащ. Ветерок нес вдоль стены облачко куриного пуха — кто-то весьма умело подушки победил.
— Хозяин, ты снег видел? — спросила Лоуд.
Укс поморщился:
— А ты видела, что ли?
— Еще бы! — оборотень подбодрила пинком Грушееда, вздумавшего разглядывать голую мертвую бабу, растянутую на веревках в воротах. — Настоящий снег — красота немыслимая. Кожу жжет, глаз радует…
— Ты бы, пустоголовая, помалкивала…
На соседней улочке раздавались голоса, захрустела выламываемая дверь…
У ограды знакомого сада Лоуд грустно заметила:
— Нет, опоздали мы.
Валялся на мостовой развязавшийся узел: шелковая туника, еще какое-то тряпье, сандалии с серебряными пряжками. Чуть дальше прилег незадачливый грабитель — повыше задницы торчал обломок стрелы.
— Может и вовремя, — пробурчал Грузчик. — Неоднозначно тут у них, — он легко подпрыгнул, оказался сидящим на заборе — колокольчики неуверенно звякнули.
— Я рогулькой подпирала, — похвасталась оборотень.
Укс молча срезал шнурки сигнализации, протянул руку. Лоуд надела кокетливый облик светловолосой стройняшки — десятник поднял напарницу вверх, вздохнул:
— Шмонда и есть.
Глянул вниз на мальчишку.
— Что это мы тут птичек изображать должны? — удивилась оборотень. — Лезь, Грушеед.
— Не, пусть сам решит, — сказал десятник, разглядывая с высоты забора сад и дом. — Мне его связывать надоело. Пусть выбирает. Может ему Логос-созидатель иную дорогу наметил и не по пути нам. Отпустим.
— С какой это стати тонконогий человечий сопляк… — Лоуд замолчала.
Выходит, хозяин о мальчишке чуть больше знает. Странно. Жизнь в последние день-два случилась бурной и интересной, о мелочах думать было некогда. Ну, приблудился сопляк-прислужник. Временами даже полезен — пнешь, работает, старается. Учили его чему-то рабскому, истинно человечьему. Может и зад подставлял — в Сарапе того греха не боятся. Или он, все-таки, высокой крови? Нет, не мог так Логос-созидатель намудрить…
Лоуд с любопытством смотрела, как мальчишка топчется, зубы сжимает. Шагнул к забору, подпрыгнул — Укс ухватил за шиворот, поднял.
— Ну, ты храбрец, — сказала оборотень взобравшемуся на гребень сопляку. — Понял хоть, в какую жопу сунулся?
Мальчишка хотел что-то сказать, но вспомнил что немой, только лоб наморщил. Лоуд ухмыльнулась и хотела спихнуть его в сад, но от толчка хозяина сама слетела и едва на ногах удержалась:
— Что еще за подзаглотство, хозяин?
— Не скалься. Одаривать буду.
Лоуд изумилась, мальчишка тоже рот открыл: десятник шел от куста к кусту, без спешки выбирал, резал кинжалом розы.
— Вот пополам мне провалиться, — оборотень, улыбаясь, приняла тяжелый букет — розы пахли теплым сухим днем, солнцем и чуть-чуть морем. Укс набрал уйму сочно-багровых, лишь в середине светлело несколько атласно белых и желтых. Точно мясо парное, свежайшее, с косточкой белой в мякоти.
— Ах, боги свидетели — я влюбленная в героя навечно, — пропела оборотень.
— Молчи уж, — десятник улыбался.
У дорожки валялось тело — не мертвое, поскольку временами шевелилось и желудочно кашляло. Вокруг лужи блевоты, густая вонь бражки, пива
