Нелюбимый муж. Вынужденный брак для попаданки - Кира Райт
Если честно, у меня прежде не было невинных дев, чтобы с чем-то сравнивать. Каких-то очевидных признаков, вроде крови, не было. Поэтому я понял только одно — мне с ней было очень хорошо. Так хорошо, как ни с кем и никогда. И я бы правда женился на ней и увёз, не слушая слухи и молву, которая ходит о ней.
Но она поступила подло. А потом всё так завертелось, что в итоге мы оказались мужем и женой…
Да только Анка, то есть Аня не была мне женой. Она… Вела себя странно.
Ну правда странно. Даже для потерявшей память.
Она от артефактов шарахалась, будто их впервые видит. Готовила как-то не так, как наши бабы готовят. А ещё она умела вязать!
Вязанию обучают девочек из благородных семей в основном. Или потомственных вязальщиц. Даже школ-то таких особо нет. Из поколения в поколение предают знания.
И тут сирота — Анка умеет вязать. Да так ещё хорошо у неё получается! Что это, как не чудо? Я не мог его понять. Она, видно, и правда не знала, почему так. Разговоров о потере памяти избегала чаще и нервничать начинала. А ей ведь нельзя… Потому я особо не спрашивал тоже.
Иногда правда не мог сдержаться, чтобы не показать своё недовольство тем, как сильно она от меня открещивается. Обидно, что ни ревностью её не взять, ни похвалой, ни подарками. Единственное, что правда вызвало в ней восторг — пелёнки для ребёнка.
Вот уж тут её глаза засветились. И я увидел, что и правда она искренне его любит. В отличие от меня. Меня она точно не любила. Что бы я ни делал и как бы ни старался.
Ну а я не мог полюбить чужого ребёнка.
Да, я принял его уже. Куда его девать, если он уже есть? Конечно же обеспечу его всем необходимым. И даже научу своему ремеслу как подрастёт, признаю, как родного, сделаю своим первым наследником. Если ей будет очень нужно, то и помогу с ни первое время, конечно (а то, что она справится сама, я справедливо сомневался).
Но полюбить его я не мог. Ну никак.
Сейчас он был для меня тем, что мешает мне быть с ней по-настоящему. Преградой.
Я не мог перейти к более решительным действиям из-за этого ребёнка. Мало мне того, что она сама меня боится до сих пор (лучше бы я себе руку вырвал, чем на неё тогда поднял!), так ещё и это дитя. В котором течёт чужая кровь.
А могла бы быть моя. Если бы она не выпила тогда то зелье!
В тот день, когда она впервые обняла меня из-за пелёнок, её живот упёрся в мой торс, и я впервые ощутил, что он уже вполне себе заметный. До этого я и правда старался его не замечать. Но после не смог игнорировать.
Я даже почувствовал какое-то волнение. Ведь впервые так близко мне был ребёнок в утробе матери. Я считал это чудом. Мечтал о своих детях. Когда встретил Анку, даже представлял, как буду баловать её и гладить её круглый животик.
Но стоило только представить себе реакцию Ани (и почему всё же она попросила поменять так странно её имя?), если поглажу её живот, то отметал эту мысль. Ещё в обморок хлопнется. До неё же не дотронься — пугается. И смотрит подозрительно, будто бы проверяет, не накинусь ли я на неё тотчас.
И всё же, когда я обнял её тогда и после получения подарка (о, это были самые желанные носки в моей жизни! Никак богатств не надо, только бы эти носки от неё носить!) от избытка чувств, вдруг понял главное. В этом куда больше эмоций и близости, чем в том, что между нами было в пристройке, а потом в моём временном доме.
Она так доверчиво прижалась щекой к моей груди, что мне очень хотелось повторить это снова. Одержимый желанием к ней прежде, теперь во мне бушевали к ней совсем другие чувства. Это было похоже на… нежность. Да. На неё.
И совершенно на меня не похоже. Но с другой стороны и она на себя не похожа ведь. Так что в принципе объяснимо.
И вроде бы я всё для себя решил, но когда лекарь в последний раз сказал, что ребёнок уж очень крупный и срок приличный, хоть и не назвал его, я вдруг заволновался. Всего на миг разрешил себе представить, что он может быть моим… И чуть не помер от радости.
Но тут же себя одёрнул. Я ведь своими глазами видел зелье. И чувствовал его мерзкий запах. И слышал всё, что она мне сказала в тот день. А значит у моей радости нет оснований… Хотя так хотелось поверить в чудо…
Так сильно, как я желал, чтобы она, именно она — вот такая, Аня, подарила мне дитя, я в жизни ничего не желал. И где-то в глубине души поселилась эта глупая надежда. Которую ничем не вытравить. И настолько проросла во мне, что мне даже стало казаться, что я начинаю чуть ли не чувствовать это дитя…
Настолько сам во всё это поверил, что однажды ночью, когда Аня уже крепко спала, я решился. Неслышно развернулся к ней и долго наблюдал. А потом, когда убедился, что она не проснётся, осторожно протянул руку и легонько совсем, кончиками пальцев коснулся её живота…
Это было странное чувство. Непривычно и волнительно. Трогать её вот так.
В груди разливалось непрошенное, непривычное чувство. Нечто похожее я ощущал, когда смотрел, как Аня спит или вяжет. И сейчас, осторожно вёл подушечками пальцев по её животику, ощущая тепло её тела сквозь тонкую материю сорочки. И мне хотелось уложить ладонь целиком, погладить смелее…
А ещё хотелось придвинуться к ней, уткнуться носом в её светлые мягкие волосы, вдохнуть её запах полной грудью, нежно обнять, опуститься ниже, склониться над ней и прижаться к сладким розовым губам… Не страстно и быстро, как я делал раньше. Наоборот — медленно, смакуя каждое мгновение и её вкус…
Я настолько забылся в этих фантазиях, что и правда уложил всю ладонь на её живот, позабыв, что могу разбудить. Я наслаждался этим прикосновением сейчас. Невероятно было осознавать, что вот там, под её кожей — ребёнок. Её ребёнок… Пусть не мой, но её. И если она
