Ученица мертвеца - Любовь Борисовна Федорова
— Волчья сыть, костяной мешок! Не хочешь ли живой кровушки попить? — и показала вилкой на Белку. — Вот идет твоя еда, выходи-ка к нам сюда!
Тут в Белке сыграло чувство жестокой несправедливости этого мира, отчего всю миролюбивость и желание спасать-помогать с нее как ветром сдуло.
«Ты дура, да? — молча рассердилась Белка и отступила снова в невидимую, но ощущаемую кожей защитную тень. — Я помочь тебе шла, а ты мою кровь упырю ледяному предлагаешь?»
Совершенно неожиданно Петра ее услышала.
— Сама дура, — сквозь зубы огрызнулась Петра, до полупонятного сипа снизив голос. — Его нужно вниз сверзить! Там наверху он в домике, мне его голову не достать!
«Так меня попроси, идиотка! Не решай за меня, а проси!»
— Дед, а дед! — отмахнулась от Белки Петра — дескать, «я лучше знаю, что мне делать», и голос ее снова стал громким и звонким. — Так что с кровушкой? Хочешь, я Клару Водяничку к тебе подтолкну? Иди к нам. Она вку-у-усная…
«Прекратить разговоры на экзамене! — гаркнул неслышимый, но очень доходчивый дед. — Попью я того, кто первый испытание завалит. Сколько будет опять пятью пять, ученицы?»
— Двадцать пять! — крикнула Петра, а Белка так громко подумала то же самое, как только могла.
«Глупые девчонки. Опять пятью пять — это опять двадцать пять! Обе не справились с заданием. Следующий вопрос: кто вы такие и что вы делаете в этом холодном, опасном и страшном мире? Не лучше ли вам уйти из него со мной?»
— Я твоя внучка, учитель Хрод, — сказала Петра не своим, наигранно смиренным голосом. — И твоя послушная ученица.
«А я сама по себе учусь, — мысленно сказала Белка и показала Хроду пару его книжечек. — По этим вот учебничкам. Узнаете их, учитель Хрод?»
«Хорошие учебнички, — одобрил Кощей. — Годные для нашего общего дела».
— Спустись, посмотри, я там главное подчеркнула. Верно ли? — елейным голоском продолжала Петра.
Кощей завертелся на помосте и заухал как филин.
«Перехитрить меня решила, недоучка! — громыхал он интонациями, несвойственными Хроду при жизни. — Я два раза в один и тот же капкан не попадаю!»
Лопнули последние нити, державние Петру в оберегах, и та вывалилась вперед, чуть не упав на колени. Выпрямилась. Встала потверже, повела вилкой в воздухе. Взметнулся вокруг сруба вихрь льдышек — успевших застыть на свежем снеге острых корочек наста.
«Меня? Моим же оружием? — загоготал Кощей, раззявил рот, и поднятые Петрой льдышки стали заворачиваться в жгут и струей уходить в бездонную пасть абсолютно бесследно. — Тебе еще учиться и учиться ледяному колдовству! Чтобы ты знала, девочка: взять меня может только тот, кто мне родная кровь, но передо мной ни в чем, даже самой мелочью, не виноват. А среди вас, — он поднял вверх голову и указал ею на деревню, — я таких не вижу».
«А как же я?» — подумала Белка.
«А ты не знаю, — отвечал на ее мысли Кощей. — Поиграем еще? Там и решим эту загадку. У меня еще много похожих вопросов. Вот, слушайте: если бы я родился в конюшне, был бы я по праву рождения лошадь? Кто из вас решит задачу, испытает тот удачу! Хотя, по правде, шансов нет, я сам не знаю правильный ответ».
Додумать мысль, в чем она могла провиниться перед Хродом и принадлежит ли к семье, если родилась условно в родстве, но на отшибе, Белка не успела.
— Врет! — уверенно сказала Петра. — Кто сильнее, тот и прав.
«А докажи!» — гоготнул Кощей.
Петра взвизгнула и напрямую кинулась к срубу, хватая открытым ртом морозный воздух. На бегу размахнулась и метнула вилку прямо в Хрода. А, надо сказать, хорошая была вилка, удобная очень. С тремя острыми зубьями и с балансом как у ножа. Да и Кощей был слегка прозрачен, больше состоял из морозной силы, чем из мертвой плоти. Вилка ловко воткнулась Кощею в плечо, и это его озадачило. Даже волны холода дрогнули и пропали. Кощей завертелся на помосте, обиженно заверещал: «Я твой родной дед, а ты со мной вот, значит, как! Тому ли я тебя учил, бездарь подзаборная!» — а Петра рванула зубами свою ладонь у большого пальца и облила брызнувшей кровью разбросанные вокруг сруба снег, солому и хворост.
Решилась-таки испытать удачу. Белка понимала, что шансов и правда нет, несмотря на то, что у кромки леса припали к снегу белые от инея живоволки и, вжимаясь в белый, как они сами, ледяной покров, ползут к дубу, скрипя костями.
Вырвать вилку Хрод не мог — не было для этого свободной руки. Он вертел в пальцых голову, перехватывая то за волосы, то за бороду, то снова за уши, но не соображал, что одно ухо нужно бы отпустить, и только тогда можно будет выдернуть заговоренный предмет. Синий лед в глазницах мелькал и закатывался от такого верчения. И, наконец, Хрод с дасады упал навзничь, затрясся, а потом догадался поднять голову выше живота, подтянуть к плечу, обратив лицом к себе, чтобы зубами она смогла вытащить вилку. Заскрипело, затрещало, взвизгнуло. Пропала вилка, проглоченная Кощеем. Тело Хрода село, устроив голову на коленях. Но в плече его теперь зияла черная дыра, а из пасти шел черный дым.
Пока все это длилось, Петра не мешкала. Она очертила вокруг себя круг, три раза топнула одной ногой, три раза другой, сказала рабочее слово — неизвестный Белке «отрицательный рельеф», — и по ту сторону погребального кострища, что была обращена к деревне, под срубом осела и провалилась земля. Некрепкое, бабами справленное строение и так косилось, обещая скоро раскатиться по бревнышку, а сейчас стало разваливаться окончательно. Разъехались бревна на углу, наклонился верхний настил, облаком взвился сбитый движением иней.
