Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02
Расплата за подобную вольность наступает немедленно. Сперва, едва сойдя с эскалатора, я вижу гремлина, который деловито порскает по платформе. Цвета к этому времени уже восстанавливаются, однако гремлин — вызывающе серый, мохнатый, с торчащими вверх перепончатыми треугольниками ушей. До него вдруг доходит, что я его вижу. Он замирает, ощеривается, трясет крысиными лапами, а потом издает резкий писк и ныряет в сутолоку переступающих ног.
Одно мгновение, и его уже нет.
А во-вторых, меня начинает преследовать тонкий цветочный запах, льющийся неизвестно откуда. Так, вероятно, пахнут розы после грозы. Или, быть может, так пахнет свет звезд, дотягивающийся до нас из вселенских глубин. Запах буквально сводит меня с ума. Мне начинает казаться, что еще ничего не потеряно. Город никуда не пропал. Он по-прежнему существует. Можно, как и раньше, пройти по его чистеньким улицам, оказаться на площади, услышать мерное постукивание часов, увидеть сияющую Ротонду в квартале эльфов, сесть в трамвайчик, помаргивающий желтыми приветливыми огнями. Главное — можно жить совершенно иначе. Те, кто несется сейчас вместе со мной сквозь туннель в подрагивающем душном вагоне, даже не подозревают об этом. Они твердо убеждены, что никакой другой жизни нет. Но я-то знаю, что можно жить совершенно иначе. Вовсе не так, как мы живем на Земле.
И еще я думаю, что мы не одни. Если кто-то сумел преодолеть границы реальности, значит это сумеют и остальные. Может быть, они делают это прямо сейчас — выходят в черную пустоту, осваивают ее, строят свои миры. Они тоже хотят жить иначе. Мы пока ничего не знаем о них. Они таятся, они прячут свои воздушные замки от пронзительных земных сквозняков. Однако время идет. Миры, которые они создают, будут неумолимо переделывать их самих. Они тоже станут иными. Мы начнем узнавать друг друга по отдельным словам, по движениям, по взглядам в толпе. Нас будет становиться все больше и больше. И, быть может, наступит момент, когда мы, отбросив сомнения, объединим наши миры: вселенные совместятся, призрачные виртуальные грезы станут реальностью…
Двери вагона в очередной раз распахиваются. Плотный поток пассажиров выталкивает меня на платформу. Здесь перемешиваются два противоположных течения: одно стремится на переход, другое пробивается к эскалаторам. Опять вскипают водовороты, опять безумный людской хаос мотает меня то туда, то сюда.
Правда, уже через пару секунд все как-то налаживается.
Я подхвачен стремниной, текущей в нужном мне направлении.
Нет больше гремлинов. Нет цветочного запаха. Краски и звуки вокруг полностью восстановились.
Я опять принадлежу миру Земли.
Волшебный город исчез.
Он на мгновение приоткрылся и снова отодвинулся за горизонт.
Быть может, все это так и останется несбыточными надеждами. Одним из тех странных снов, которые иногда охватывают человека.
Которые никогда, никогда не сбываются.
Быть может, это и так.
И все же, когда я поднимаюсь по эскалатору, мне кажется, что наверху меня ждет мир иной…
Дэвид Хилл
Мертв по убытии
Я убит в пятницу, в пять минут восьмого вечера. Пуля вошла за левым ухом и вышла над правым глазом. Дыхание прекратилось полностью, я был совершенно мертв.
О случившемся мне доложил слуга, вираз Мэтью. Похлопал по плечу, отвлек от беседы с Гарри Эверсом, партнером по «Ширинг и Симмонс» и приятелем по «Сити-Клубу». Мэтью — великий педант и напрочь лишен чувства юмора. Смысл его слов добрался до меня не сразу — я было подумал, что он шутит. Но Мэтью не шутил никогда.
— Что значит — скончался?
— Мистер Хайтауэр, к сожалению, это значит, что все функции организма остановлены, их линии выровнялись. Ваша жизнь закончена. Разрешите продемонстрировать.
В число его обязанностей входил контроль над моими физиологическими процессами, когда я пребывал в виртуальной среде. Он полез к себе в голову и извлек лист, весь в иконках, связанных с моим физическим телом. Коснулся одной из них, и картинка разрослась в мозаику из графиков и диаграмм, отражающих состояние организма.
Прежде они всегда пульсировали в ритме сердцебиения, отплясывали в приливах и потоках кровяного давления и нервной деятельности, а теперь все неподвижно и бесцветно. Действительно, каждая линия оставалась ровной. Вывод мог быть только один.
— Да, Мэтью, ты прав, — признал я. — Как ни трудно в это поверить…
— Мистер Хайтауэр, можно высказать соображения?
— Разумеется.
— Так вот, сэр, учитывая тот факт, что в 19:05:21:33:22:18:02 вы пребывали в отличном состоянии здоровья и спустя всего лишь миллионную долю секунды, в 19:05:21:33:22:18:03, сделались неживым, напрашивается предположение: ваш уход в мир иной вызван вовсе не естественными причинами.
— Весьма тонкое наблюдение, Мэтью.
— Польщен, сэр. Я позволил себе сообщить о происшествии куда следует, и теперь на встрече с нами настаивает лейтенант Альфонс Перуск из Департамента виртуальной полиции Нью-Йорка.
* * *Три гигантских шага — и мы в Шестом участке. На лейтенанте Перуске серый в розовую полоску костюм, его сетевой образ — перекормленный дылда с копной густых светлых волос. Мы пожали друг другу руки, и он сразу приступил к делу:
— Мистер Хайтауэр, первая наша задача — установить, действительно ли совершено преступление. Я, если позволите, разблокирую ваш телефон, и мы заглянем к вам домой. Не возражаете?
Я кивнул.
Перуск дважды щёлкнул пальцами, создав в пространстве между нами коммуникативное окно, и набрал номер. Возник мой образ-автоответчик, предложил оставить краткое сообщение, после чего Перуск ввел полицейский мастер-ключ и проник в образ квартиры.
К такой картине я оказался совершенно не готов.
— Все ли с вами в порядке? — заботливо спросил Перуск.
— Да… вроде.
Дикое возникает ощущение, когда ты глядишь на собственное тело, распластанное в луже крови.
Наверное, только потрясением и можно объяснить то, что беспорядок в комнате меня занимал больше, чем пуля, продырявившая череп.
Лейтенант Перуск открыл другой коммуникативный порт, вызвал бригаду судмедэкспертов и врача от страховой компании. И попросил:
— Расскажите о ваших врагах.
— Врагах? — удивленно посмотрел я на Перуска. — У меня их нет.
— Вы адвокат. С такой профессией и без недругов?
— Я всего лишь корпоративный юрист. Слияние-поглощение, купля-продажа, арест на имущество в обеспечение долга. Вряд ли подобная деятельность способна привести к личной вражде.
— Ладно, вам виднее. — Судя по голосу Перуска, я его не убедил. — А как насчет частной жизни, мистер Хайтауэр?
— Не понимаю…
— Ваши друзья. Женщины. Мужчины. Ревнивые мужья. Или жены. Вы, наверное, не в курсе, что свыше девяноста процентов убийств совершены знакомыми жертв?
Хотя ситуация к веселью не располагала, предположение лейтенанта показалось мне забавным.
— Не имею таковых, — ответил я. — В смысле, ревнивых мужей среди моих знакомых. Как и жен. Я живу просто. Тихий вечер в клубе или дома, наедине со старой книгой, вот лучшее времяпрепровождение. Невинная эскапистская литература… Мэтью, не сочти за труд показать лейтенанту мой ежедневник.
— Сию минуту, сэр.
Мэтью опять полез в голову, загрузил данные и вручил лейтенанту иконку. Перуск сунул файл в карман пиджака.
— Второй вопрос, — продолжал он. — Кому может быть выгодна ваша смерть?
— В финансовом смысле?
— А то в каком же?
— Да никому, пожалуй, — ответил я. — У меня нет живых родственников. Кое-какие активы имеются, но все они завещаны различным фондам и благотворительным организациям. Чтобы «Юнайтед Уэй» подослал наемного убийцу ради наследства… даже представить такое невозможно.
Опрос продолжался в том же духе еще час, наконец лейтенант Перуск встал и протянул руку, давая понять, что разговор окончен. У него было крепкое рукопожатие, и он удерживал мои пальцы дольше, чем позволяла вежливость.
— Мистер Хайтауэр, возможно, нам больше не удастся побеседовать, — произнес он торжественно, — но я даю личную гарантию, что для привлечения убийцы к суду будут приложены все усилия. Я, Альфонсо Перуск, обещаю это.
— Уверен, вы сделаете все возможное, — ответил я, смущенный горячностью лейтенанта. А может, просто не успел оправиться от шока.
Мне еще предстояло понять, каково это — быть мертвецом.
* * *Осознать это довелось уже вскоре. Вместе с верным Мэтью мы сделали четыре гигантских шага до клуба на Восточной 62-й улице. Порт доступа имел вид двери с украшенными бронзой дубовыми створками. Прежде они всегда распахивались от моего прикосновения, а теперь пришлось стучаться самым нелепым образом, пока швейцар не максимизировал окно и не появился в нем.
