Это не орлы – это чайки - Артем Каренович Галустов
— Хорошо, молодец. — одобрительно кивнул Георгий. — Я скажу тебе ближе, когда будет точный день. Я ещё тебе хотел…
— Вам же Артём… простите, говорите…
— Нет-нет, продолжай.
— Вам Артём показал уже презентацию с доказательствами.
— А, да-да, я её сегодня одобрил… я там пометил по поводу видеокамер, нужно некоторые слайды переделать, но это вы успеете за выходные.
— За выходные?
— Да, ты на Артёма это дело не кидай. Я тут и без того узнал, что ты его приманкой хочешь сделать, поэтому, будь любезен, выполни всё сам. Ничего страшного. Аня без тебя продержится одни выходные. — сказал он и хитро посмотрел на Лешу своим енотским взглядом. — Думаешь, не знаю, что она к тебе бегает. А мне говорит, что к подруге. Хороша подруга.
— Я забочусь о ней…
— Знаю-знаю. Я хотел тебе сказать, вы почему с Казаком ничего мне не сказали о том, что готовите документы на увольнение, а? Думал, я ничего не узнаю. Ладно Слава, но ты. Я, ты не думай, я разрешу, придумаем что-то, но только относительно тебя, за Славу ничего не скажу, но тебе хочу дать совет, чтобы ты хорошенько подумал. Военным, как таковым, ты так и так не будешь. Тебе дорога в военную прокуратуру или в следствие, но останься лучше при армии. Это мой тебе совет, не иди ты во все эти… Короче, ты понял. Там грязь одна. Пообещай, что подумаешь. Сделаешь это, и я, так и быть, не буду тебе перечить по поводу Ани. Хорошо?
— Хорошо.
Они немного посидели в тишине.
— Славно. — он спрятал своё лицо в ладони и проговорил сквозь пальцы. — Эх, Лёха, нельзя мне пить… нельзя. Гореть мне в аду, Лёша. Я столько натворил. Гореть мне в аду.
— Что вы такое говорите? Почему? За что? — Георг открыл своё лицо, и Алексей ужаснулся от того, на сколько оно было моментально исполнено нахлынувшими страданиями. Глаза были пусты. Грудь сдулась, будто дух, который держал грудную клетку, испарился. Всё лицо было в потёмках, а в глазах горел еле видимый след от чего-то.
— За что? За всех своих ребят мне гореть. За твоего отца. За всех. На мне ответственность. Мне и страдать. Я молюсь Богу, чтобы он принял их к себе в дом. Их всех, а не меня… Твой отец обязательно там. Он был лучшим, твой отец был орлом, который парил над всеми нами. Он спас мне жизнь, я не смог даже одну спасти. Даже его не смог спасти. После всего, что он пережил.
— Георгий, а что там было?
Георгий посмотрел на Лёшу страшными глазами.
— Нет… нет-нет, не проси даже, твой отец был против, чтобы ты знал это.
— Пожалуйста, Георг, я имею право знать. Я военный человек, что со мной будет. Я пойму. К тому же отец хотел мне рассказать. — Георгий пристально посмотрел на него, и в глазах появилось одобрение, будто ему кто-то дал разрешение.
— На войне твой отец совершил преступление. Нашей задачей было постоянно зачищать дома. А он убил своего сослуживца. Выстрелил ему в спину. Тот насиловал женщину. Твой отец и пристрелил его. Потом мы стали терять своих парней. Твой отец видел гибель одного за другим. Когда нас разбили окончательно, меня и твоего отца повели на казнь. Он смело смотрел на смерть своего друга, а потом на свою… он спас меня в тот день… порой мне кажется, что мы остались на том заводе. Что нас обоих убили. В благодарность за свою жизнь, я отдал ему ключи от квартиры в Раменках. Мне их вручили в госпитале. Это меньшее, что я мог тогда сделать для него. На моих руках столько ребят умерло. Хороших ребят, а твой отец тащил меня на своём горбу. Храбрый человек, хоть и был тогда мальчишкой. Мне кажется, что после этой казни, он и заболел этой гадостью. Этой наркоманией. И никто не помог. Где же был я? — он опять спрятал своё лицо в ладони. — Не проходит дня, чтобы я не проклинал себя за это. — они оба замолчали, пока Алексей переваривал то, что он узнал про отца.
— Георгий, вы совершили нечто большее.
— Не говори мне об этом, ты слишком добр. Ты такой же, как и твой отец. Я знал, кого беру на эту должность, сына самой храбрости.
— Георгий, послушай, Дмитрий Стародубцев не был моим отцом.
— Что ты такое говоришь? — махнул рукой Георгий.
— После войны, когда вы отдали ему свои ключи, он вернулся сначала домой. Моя мама осталась совсем одна. Мой отец умер, но спустя два года пришёл Дмитрий, и забрал нас. Мама полюбила его, и… — Алексей замолчал. Георг смотрел на него удивлёнными глазами. — В общем, вы сделали больше, чем вам кажется.
— Как же так, он ничего не сказал мне.
***
Их привели на разрушенный завод. Они разговаривали на непонятном языке. Митя был цел, он тащил за собой раннего Гусака. Ещё один солдат, совсем молодой, нёс Каразина. Он поступил в ближайший призыв и толком ничего не успел. Для него война уже так быстро заканчивалась. Он был очень маленького роста. И он плакал. Наверное, понимал, что сейчас будет, но как-то не до конца. От незнания, видимо, верил, что они просто возьмут их в плен. Но на лицах Каразина, Мити и Гусака было написано, что это конец, и пришло время прощаться.
Их поставили в ряд. И велели ждать. Они взяли в плен ещё одного офицера и приказали ему раздеваться. Это был взрослый русый мужчина с пшеничными усами. Он не дрожал перед ними и делал всё, что они говорят. Они сказали ему снять свой китель и положить на землю. Митя и Гусак следили за ним, искали в нем храбрости, чтобы забрать её себе в этот сложный час, когда нужно умереть достойно. Рана мучила Гусака, он прислонялся лбом к плечу Мити и мычал. Из его губ
