Из жизни людей. Полуфантастические рассказы и не только… - Александр Евгеньевич Тулупов
Но как? — в три, или даже четыре года дети бегают медленно… Да ещё и в зимней одежде.
Я не очень понимал, зачем мы бежим и кого там должны увидеть… Но вот уж и фанерный трафарет показался впереди. И там же, вдоль проспекта — толпища взрослых людей! И отовсюду, это слово «Га-га-рин»! И тут, метров за двадцать до проспекта, мы останавливаемся, так и не успевая… Да и нет смысла дальше бежать — все стоят плотно сомкнувшись. Наши сопровождающие показывают руками вправо в сторону области, от центра на гору, откуда приходит асфальтированное шоссе, и кричат: «Вот он в первой машине!» Я уже знаю слово «машина» и что она ездит. Воспитательница на мгновенье подхватывает меня и приподнимает вверх! Я вижу, вижу эту самую машину! В ней кто‑то…
Она мелькнула и скрылась за стеной восторженно встречающих.
Это всё…
Ура!
Гагарин прилетел!!
И первый раз ещё не мысль, а чувство: мы все единый народ!!!
Я и сегодня люблю смотреть хорошее кино не в компьютере, а по телевизору, зная, что в тот же миг вместе со мной фильм смотрят и переживают ещё несколько миллионов моих соотечественников.
И все мы вместе куда‑то всё ещё бежим. Только куда? Может, так и надо, так и должно быть…
А добрая воспитательница после этих событий полюбила меня совершенно, как родного, называла Гагариным и сожалела, что при рождении мама не назвала меня Юра.
Сасок плисол!!! (фантастическая история)
Мы двоюродные братья. Я на два года старше Серёжи. Братик сызмальства был такой хорошенький, такой миленький! Правильные черты лица, карие глаза, темно — русые густые волосы… Я часто гостил у них в семье, мы дружили и никогда не дрались.
Возвращаясь домой, я подробно рассказывал о том, как провел день в гостях: во что играли, о чём говорили, что ели, куда ходили…
Как‑то я спросил бабушку:
— А почему Серёжина мама и тётя Валя зовут его «Селёзынька»?
— Да потому что они две взрослые дуры: нельзя с ребенком сюсюкаться — дураком картавым вырастет!
— А ещё они ему говорят: «На, Селёзынька, пососи сляденький леденецик».
Бабушка поглядела на меня так, будто это я предлагал брату пососать леденечек, и добавила ещё строже:
— Надо шоколадные конфеты есть, а от леденцов — зубы почернеют и выпадут! Будет картавым и беззубым дураком… Они там совсем очумели, воспитатели!
Бабушка была очень категорична по отношению к снохе, всей её родне, и, соответственно, к своему младшему внуку. Категорична, но не безапелляционна.
— Тебе тоже предлагали?
— Да…
— И…?
— Я отказался.
— Правильно!
Как‑то раз, пока я был в школе, Серёжу привезли в гости к нам… Вхожу… Навстречу из комнаты выбегает радостный, заждавшийся меня братик и на всю квартиру орёт: «Сасок плисол! Сасок плисол!»
Так меня больше никто и никогда не называл.
Логопеды, психологи, педагоги… Всё было напрасно. Так, до самого моего призыва в армию «Саском» и величал. Да и потом не выговаривал… Учился он на твердые двой-ки, и это всегда было поводом для иронии его папы:
— Эх, сыночек! Никакой ты не Серёжа, а двоечник Акакий. Отец у тебя Акакий, и ты Акакий… Значит, так и будем теперь тебя называть — Акакий Акакиевич, — приблизительно цитировал он Николая Гоголя.
Сережа отвешивал нижнюю губу, весь надувался, краснел, и начинал плакать, сквозь слезы выкрикивая:
— Не-е-ет! Я никакой не Какий, я — Селёзынька!
Тут подключалась мама и, притворно жалеючи, добавляла:
— Не надо тебе, сыночек, хорошо учиться, а то потом, чего доброго, в институт поступишь и будешь инженером и, как твой папа, за сто руб-лей работать. Это замечательно, сынок, что ты так плохо учишься — сантехником станешь! Знаешь, сколько они зарабатывают?
А ещё у Серёжи сильно болели зубы: сначала молочные, потом и коренные. Многие до срока повыпадали…
Через двадцать лет почти ничего не изменилось, не считая того, что он женился, и у них родилось двое детей. Жена его тоже пришепётывала, но у неё это очень мило получалось — всего‑то пару букв не выговаривала. У многих такое в произношении. Она опускала на миг верхнюю губку к нижним зубам и нежно так промямливала: «Да, фто Вы, конефно люблю! Я офень люблю свиной фафлык…» — и краснела… Уж такая стеснительная была!
А вообще‑то, они оба выглядели красивой парой.
Но не гармоничной…
Глядя на них, я всё думал: «Как это она с ним таким… живёт, ведь дуб несусветный?» Но они жили: он — присюсюкивая, она — пришепётывая. Прожили долго, но не очень.
В итоге она сбежала с детьми к его же начальнику.
Трагедия, прям…
Но не такая уж, конечно, и трагедия. Через пару лет Серёжа ещё раз женился. Красивый ещё был тогда, да и пил не часто и не так много. Работали они с супругой вместе. А это очень сближает… Ведь вон как близки были Антоний и Клеопатра или Михаил и Раиса Горбачёвы, или нашедшие друг друга в правозащитном деле Андрей Сахаров и Елена Боннэр.
Сантехником Сергей так и не стал. Не случилось… Трудились они с женой на стройках разнорабочими.
Ну, а бабушка оказалась почти во всём права: нельзя в общении с детьми сюсюкаться и коверкать язык. Нельзя!
И ещё…
Лучше бы и впрямь всем и всегда вместо леденцов питаться шоколадными конфетами или, на худой конец, карамелькой «Клубника со сливками».
Жалко, конечно, жалко мне было тогда Селёзыньку… Мама у него умерла совсем рано, когда он ещё и школу не окончил. Да и папа недолго прожил.
Но в сорок лет он неожиданно бросил пить, во второй раз развелся, поступил в финансово — экономический институт и окончил его с красным дипломом. Дальше — больше и круче: Сергея Юрьевича волшебным образом разглядели, оценили и пригласили аналитиком в один из крупнейших банков Европы. И там, проработав не больше года, он совершил нечто…
Он предсказал за какие‑то три дня до обвала глобальный мировой экономический кризис. Но это не всё: Серёжа сумел в том убедить руководство, и оно (руководство) срочно вывело все свои активы из акций и облигаций в кэш! Когда спустя время оказалось, что это был чуть ли не единственный банк, который уцелел в катаклизме и избежал заимствований, Сергея Юрьевича выдвинули кандидатом в Лауреаты Нобелевской премии. Но в результате он её не получил. Вмешались политические соображения и амбиции, и премией был награждён американский экономист Рубини, который тоже то ли угадал кризис, то ли его предсказал.
Но Сергей в накладе не остался. Ему выплатили огромную премию от спасенного банка, размером с такую же, как и Нобелевская.
