Моя Мия. На осколках первой любви - Лина Коваль
— Быстро в тачку, пустоголовая, — кричит взбешено Мирон, наклоняясь к пассажирскому креслу и раскрывая передо мной дверь.
Пошёл ты, предатель! Обхожу автомобиль и следую дальше.
Своей дорогою.
С трёх лет мне лапшу на уши вешал. «Моя Мия». «Мы всегда будем вместе». Пустозвон чёртов!
Я-то тоже хороша. Мужикам верить нельзя, особенно таким красивым. Бабуля так всегда говорила, а я не слушала.
Снег под ногами неприятно скрипит. Осенние ботинки, в которые я выпендрилась, чтобы казаться как можно стройнее, моментально промокают, но сейчас мне настолько паршиво, что ничего не замечаю.
Чёрный автомобиль с открытой правой дверцей так и продолжает следовать за мной.
— Мия, я сейчас выйду и тебе мало не покажется.
— Вали к своей рыжей, Мир, — повернув голову, с обидой выпаливаю.
— Я тебя отшлёпаю, — зловеще угрожает.
— Только попробуй, — усмехаюсь. — Я всё твоему отцу расскажу.
Мир хрипло хохочет.
— Ну ты прямо испугала меня. Коленки задрожали, сейчас сердце прихватит.
— Тогда своему нажалуюсь, — дерзко вздёрнув подбородок, продолжаю шагать по заснеженному тротуару. — И нет у тебя сердца, не ври!
— Куда ты прёшься в ночи?
— В сторону службы средневековой инквизиции, — тихо проговариваю под нос. — Или за хной в супермаркет. Ещё не решила.
Впереди небольшой перекрёсток. Этим ловко пользуется Громов, преграждая мне путь. Быстро выбирается из машины и закинув руки в карманы, огибает капот.
— Попалась, Карамелина?
Глава 6. "Вызывающая" Мия
— Садись, — кивком указывает мне на дверь, стискивая зубы.
Внимательно разглядываю его внешний вид. Тонкая, трепещущая от декабрьского ветра рубашка разодрана у воротника, чёрные брюки заляпаны пылью чуть ниже колен. Глаза ошалелые, всё ещё дурные. Крепкое тело вибрирует не то от холода, не то от злости.
Озираюсь. Вокруг не души.
— Мне долго ждать?
На улице зима, он без куртки. Видимо, оставил в клубе… так торопился за мной, бедняга. Громов часто дышит, тёплый воздух выходит из приоткрытого рта, образовывая объёмное облако пара.
Вдруг заболеет?..
Тяжело вздохнув, делаю несколько шагов и усаживаюсь в автомобиль. Жадно затягиваюсь древесным ароматом мужской туалетной воды. В ду́ше разливается привычное тепло и воспоминания об этом лете.
Чуть улыбнувшись, жду, пока Мирон опустится на водительское кресло. Он делает это быстро, с раздражением громко хлопая дверью.
— Бррр, — рычит, увеличивая напор горячего воздуха. — Замёрз, пиздец.
Не свожу взгляда с его длинных пальцев, нажимающих всё новые и новые кнопки.
— Никто тебя не просил за мной бежать.
— Закройся, — зловеще выговаривает, мазнув взглядом по моему лицу. — Мы сейчас молча доезжаем до посёлка, а потом я с тобой серьёзно разговариваю.
— Коленки задрожали, — ворчу под нос, возвращая его слова.
Задрав подбородок, внутренне собираюсь, отворачиваюсь и прокручиваю события вечера.
Этот Офицеров полный мудак.
Слава богу, кроме Громова никто не видел. Очень на это надеюсь, по крайней мере.
Моя кристально чистая репутация — это то, чем я дорожу больше всего.
Так уж повелось, что до праздника, который православная церковь столетиями не принимает (Хэллоуин — пр. авт.), и теперь я очень даже поддерживаю это мудрое решение… до того самого дня, моя жизнь казалась идеальной.
Просто замечательной.
У меня классные родители. Понимающие, поддерживающие. Что бы ни случилось, они всегда на моей стороне. Когда в девятом классе учительница по черчению несправедливо обвинила меня во вранье, отец, конечно, выслушал её в кабинете директора, потом спокойно попросил меня, плачущую навзрыд, выйти в коридор и так отчитал присутствующих, что больше меня не трогали. Никогда.
Я учусь в одном из лучших вузов страны. Летом, благодаря тому, что мой проект ландшафтного дизайна для городского парка культуры и отдыха выиграл в региональном конкурсе, я сама поступила в наш Архитектурный университет. И пусть многие завистники до сих пор считают, что всё дело в дружбе моего отца с нашим ректором.
Знаю, что это неправда.
У меня прекрасные братья. Дамир и Эмиль — близнецы и им пятнадцать. Но родители решили на этом не останавливаться, и совсем скоро нашу семью ждёт очередное пополнение.
Мои подруги крутые. Практически все мы, кроме Энж, пришли в Арх из одного класса и продолжили дружбу, проверенную годами.
До последнего времени у меня был Мир…
Украдкой разглядываю прямой профиль. Его ресницы такие длинные… Кожа покрыта чуть выступающей щетиной. Губы… пухлые. Красивые.
Ведёт себя как обычно. Движения плавные, привычные. Но, просто… больше не мой. Нервно сглатываю ком в горле и сжимаю пальчики в осенних ботинках. Мирон Громов — не мой. Это понимание бьёт по мозгам не хуже, чем коктейли, которыми напичкал меня Офицеров. Сейчас понимаю, что делал он это с определённой целью. А я была так увлечена местью…
И если бы не Мир…
Изнутри вдруг выворачивает… В желудке урчит и перед глазами всё расползается.
Зажимаю рот рукой, с испугом смотря по сторонам.
— Что? — спрашивает Мир, мрачно поглядывая. — Хреново тебе?
— Останови, — умоляю, пытаясь отвлечься от подступающей тошноты.
Громов резко сбавляет скорость и паркуется на обочине. Мухой вылетев из машины, склоняюсь над сугробом. Так плохо мне никогда не было. Наизнанку выворачивает. Даже холод не спасает.
Слышу, как хлопает дверь с водительской стороны.
— Не подходи, — ору, вытягивая руку и тут же снова закашливаюсь.
Ну, когда он меня слушал?
Прокля́тые спазмы всё не заканчиваются. Склонившись, загораживаю лицо волосами, чтобы Мир не запоминал меня в таком виде. Хочу быть для него лучшей. А принцессы, как известно, многие естественные вещи не делают.
Мирон терпеливо ждёт чуть позади.
— Надралась до шариков, Карамелина, — тяжело вздыхает. Приближается и аккуратно собирает мои раскиданные по плечам волосы. Бережно приобнимает свободной рукой. — Ну не умеешь пить — не пой, горе моё луковое.
— Отвали, — рычу, отталкивая его от себя. — Без тебя разберусь.
Он как скала, блин. Ни на шаг не сдвигается. Продыха не даёт. Ни единого шанса остаться принцессой.
— Давай уже, — хрипит. — Я сдохну на дороге от переохлаждения, пока ты будешь вызывать барабашку. Всю жизнь жалеть будешь.
— Меня от тебя тошнит, вообще-то, — говорю, едва не плача.
Через несколько минут желудок перестаёт напоминать о себе. Утерев рот тыльной стороной ладони, с достоинством вытягиваюсь и королевской походкой отправляюсь на своё место.
Громов оббега́ет капот, заваливается в машину и греется, потирая руки. Затем молча протягивает мне бутылку с водой. Забираю её, сталкиваясь с его холодными пальцами.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Когда автомобиль возобновляет движение, по салону разливается звук стандартной мелодии от айфона. Вытянувшись, Мирон извлекает из кармана брюк телефон, сверкнув фотографией рыжей. Попеременно смотрит то на дорогу, то на светящийся экран.
