Иванус Двуликий - Александр Лаврентьев
– Иванус? И ты будешь так меня называть? – вылезать из тёплой кровати мне не хочется, но с неизбежным придётся смириться.
– Нет.
– Почему? – я сажусь, свешиваю ноги с кровати и промахиваюсь мимо тапочек. Пол холодный.
– Полное имя следует заслужить. Поэтому я буду звать тебя Ивус.
Пёсик шлёпается передними лапами об пол, раздаётся цоканье когтей по паркету, и он исчезает в направлении кухни. Видимо, нам тонко намекают, что пора завтракать.
– Чем тебя лучше кормить? Косточками? Фаршем?
Про то, чем будет питаться мой пёсик, я вчера как-то не подумал. Правда, о себе тоже: полторы сардельки и огурец – всё, что имеется в наличии.
Моя утренняя последовательность: душ, газовая плита, чайник, сахарница. Мы сидим за столом, передо мной – чашка с чаем. Пестиримус Светоподобный устроился напротив, усевшись на любимый тётушкин стул, который я за глаза величаю троном, его мордочка расположилась на скатерти. Его нос с шумом вдыхает воздух:
– Самое лучшее – ничем.
– Но вчера ты же почти все сардельки слопал, причём с явной охотой.
– Не хотелось нарушать правила приличия. Тебе-же было приятно покормить гостя?
– Конечно! – Вообще-то сардельки должны были быть моим, а не собачьим ужином. – Счёл за честь.
Непонятно, улавливает-ли Пестиримус мою иронию. Скорее всего – да, потому что в его ответе сквозит явный сарказм:
– За что большое вам русское merci2. На самом деле, я сардельки не ем, у нас другие источники энергии. – Если Пестиримус говорит «нас», это значит, что таких как он, много. Мило. Стоит как-нибудь порасспросить его об этом.
– Для того, чтобы выглядеть, как собака, я могу сделать вид, что я их съел. Но после этого мне приходится их утилизовать. Спрессовать в брикет, влагу собрать в контейнер. Во время прогулки контейнер следует очистить. Мы когда гулять пойдём?
– Побегать, пописать под деревья?
– Это имитация! Так что можешь остатки своих сарделек убрать обратно – не переводи зря продукты.
Итак, проблема с кормёжкой сама рассосалась. Ладно, пойдём прогуляемся.
Ошейник Пестиримус соглашается надеть, а вот пристегнуть к нему поводок отказывается категорически. В дворе ведёт себя, как заправская собака, шуршит опавшими за ночь листьями, пытается поймать голубя, лает на соседского кота, загнав пудового лентяя Степана на ветку клёна. Ветка согнулась и грозит сломаться.
Пока пёсик резвится, я занят делом – отправляю в мусорный контейнер два здоровенных мешка, их содержимое из пустых бутылок и битой посуды предательски громыхает на весь двор. Присаживаюсь на лавку, за спиной слышу ритмичное шуршание листьев. Нет, болонка не раздвоилась, это Равиль, наш дворник – из-под капюшона на меня раскосо смотрят глаза-щёлочки, под носом щёткой топорщатся архаичные усики, что делает его похожим на татарский вариант Чаплина. На нём надет всё тот же дождевик до пят, это что-то вроде его постоянной униформы. По случаю солнечного утра дворницкая бляха сверкает, как орден, а капюшон опущен, на голове шапочка-ушанка с завязками под подбородком.
– Да ты себе собачку завёл. Шустрый, однако! Как кличут?
Со мной случается лёгкий ступор: именовать собаку полным именем, состоящим из трёх частей и титула, мне кажется не очень-то подходяще и сложновато для ушей окружающих. На ум приходит первое попавшееся:
– Дружок.
– Как меня только не называли, – слышится в голове ехидный голос. – А вот чтобы Дружком – впервые.
Посылаю мысленный сигнал про то, что встревать в чужие разговоры – не совсем прилично. Ответа не получаю.
Веник шуршит листвой: сколько я тут живу, лет двенадцать? – всё это время Равиль здесь за дворника. Наверное, он родился одновременно с построенным домом и является его неотъемлемой частью, как фундамент, стены и кровля; дворник-татарин – старинная московская традиция, ещё с прошлого века. У Равиля небольшая квартирка на первом этаже, мы дружим с тех времён, когда я играл в местной песочнице. Иногда он оказывает мне честь и приглашает попить чайку, я захватываю из дома пряники, иногда мы играем в шахматы. Раньше проигрывал я, теперь всё чаще беру реванш, хотя выигрывать у Равиля мне не нравиться – его это по-детски расстраивает.
Пёсик, наконец, оставляет кота в покое, подбегает к лавочке и садится напротив. На меня смотрят смышлёные глаза-бусинки, голова набок, язык высунут:
– Как я понимаю, ты хотел меня спросить, дружок. О чём-то важном.
Всё-таки этот негодяй подслушивает мои мысли, – у меня, действительно, имеются вопросы. Ничего не поделаешь, придётся привыкать к политике открытости – всё тайное мигом становится явным.
– Как я понимаю, ты выбрал именно меня, и выбрал не случайно, – я стараюсь думать погромче. – Тебе не кажется, что нам следует объясниться?
– Я рад, что ты всё сам понял. Хорошо. Спрашивай.
– Ты не собака?
– Правильно. Я не собака.
Логично – собаки не разговаривают и не умеют читать чужие мысли.
– Тогда кто?
– Я – существо, которое умеет перемещаться.
– И я умею перемещаться.
– Да, но ты об этом не знаешь. Но ты не безнадёжен. Тебя можно этому научить, Ивус. Ты – один из немногих. Крайне редко встречаемая среди человечьей породы разновидность. Уникум. Я могу стать твоим учителем. Если ты захочешь.
Так, разложим всё по сусекам, как говорит в таких случаях моя тётушка. Я – Иван Емельянов, студент Московского университета, исторический факультет, второй курс. Не далее, как позавчера нежданно-негаданно появляется некое существо, замаскированное под мысленно говорящую собаку, заселяется сначала в месте моего обитания, потом в голове, и оно предлагает мне стать его учеником. Вопрос: чему меня собираются учить?
– Перемещаться, – у меня в голове слышится бархатный баритон Пестиримуса Светоподобного, – перемещаться вдоль времени. Могу тебя этому научить. Хочешь?
Глава 5.
Я лежу в темноте который уже час, тупо уставившись в то место, где теоретически находится потолок, однако теперь даже в его наличии я не уверен. Уснуть не получается. Причина моей бессонницы очевидна – я узнал нечто такое, что радикально поменяло мою школьную картину мироустройства. С Пестиримусом мы общались весь вечер и у меня нет оснований сомневаться в том, что мне рассказали. Если обобщать коротко – мой мир рухнул.
Тот мир, в котором я обитал, такой обжитый и уютный, за один вечер не то, чтобы исчез, но значительно видоизменился. Засверкал новыми гранями. Ивус, дружок, как-бы объяснить тебе попроще: существует не один, а два параллельных и во много похожих мира. Друг от друга они отличаются тем, что время в каждом из них движется в противоположных направлениях. Это как два
