Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
— Да, верно, — согласилась Збирдрид. — Это очень хорошая штука, матушка... Называется «кровь победы». Напиток моряков...
— Который я с почтением преподношу тебе, уважаемая госпожа Бенеда, — снова сказали из повозки.
Бенеда стояла, скрестив на груди руки и покачивая головой. Она не сердилась, просто перед гостями было неудобно за столь несуразное возвращение блудной дочери.
— Премного благодарна за подарок, уважаемая госпожа корком, — ответила она. — Может, ты всё-таки выйдешь и присядешь к столу вместе со всеми?
— Я... Я приношу глубочайш... мои самые искренние извинения за появление в столь... неподобающем виде, — пробормотал спотыкающийся голос из повозки.
— Подумаешь, велика беда! — подбодрила его обладательницу Бенеда. — Ну, выпила, с кем не бывает... Скоро все гости такими будут. Вылезай, вылезай, голубушка. Не будешь же ты ночевать в повозке!
После некоторого молчания в повозке виновато откашлялись, тяжко вздохнули, а потом наружу показалась голова в чёрной треуголке с белыми перьями. Шляпа, зацепившись за верхний край дверного проёма, упала наземь. Юный Ниэльм подбежал, подобрал и услужливо протянул головной убор его владелице, облачённой в тёмно-синий морской мундир и остриженной коротким ёжиком.
— Благодарю, дружок, — мягко пробормотала та, водружая шляпу на положенное место и ласковым движением пробегая рукой по льняной кудрявой голове мальчика.
Несмотря на изрядную нетрезвость, выглядела гостья безукоризненно: ни одной расстёгнутой пуговицы, шейный платок повязан аккуратно, чёрная ленточка в золотистой косице не распустилась, сапоги сияли ослепительным глянцем, даже белые перчатки были на руках, а не засунуты в карман. Мундир сидел великолепно, подчёркивая достоинства прекрасной, сильной фигуры своей носительницы. Выпрямившись перед Бенедой во весь свой немаленький рост, красивая и ясноглазая госпожа корком отрапортовала:
— Госпожа Бенеда! Эллейв, корабельный командующий флота Её Величества... в твоё распоряжение прибыла и готова приступить к службе...
Её колени подкосились, а глаза закатились, но упасть ей не дали двое мужей костоправки, подхватив её с обеих сторон.
— Устала гостья с дороги, бывает, — добродушно молвила Бенеда. — Давайте-ка в спальню её, ребятушки, пусть отдохнёт чуток. — И добавила, обращаясь к дочери: — Збира, спать! Ты тоже никакущая.
Збирдрид запротестовала:
— Матушка, да что ты... Я... Я ещё ого-го какая!
— Цыц! Спать иди, «ого-го», — сурово осадила дочь костоправка. — Ты уже своё отгуляла, будет с тебя.
Брыкаться было бесполезно. Обеих незадачливых путешественниц уложили по комнатам, а костоправка, поставив ящик на ближайший стол и открыв крышку, одобрительно прищёлкнула языком. Глаза её заискрились довольством.
— Хорош подарочек к празднику! Знатно. Ну что, гости дорогие, отведаем кровушки морской?
Гостям эта идея понравилась. Бутылки живо разошлись по столам, послышалось чпоканье откупориваемых пробок, и хмельная влага с журчанием заструилась в кубки и чарки. Бенеда провозгласила тост: «Ну... за флот Её Величества!» — и лихо всадила в себя полную чарку, крякнула.
— Вот это я понимаю, вещь! — прорычала она, закусывая хорошим ломтем жареного мяса, самую капельку сдобренного специями. — Уважила, госпожа корком, уважила! За такое отменное подношение можно и простить ей, что она уже немножко под хмельком к нам явилась.
Гости тоже придерживались мнения, что совершенно ничего преступного в этом не было, и вознесли жаркие похвалы забористому напитку.
*
Онирис не спешила выходить к гостям. Шумных гуляний и застолий она никогда не любила, а потому пока оставалась в своей комнате на втором этаже. Она ещё и окно бы закрыла, но тогда стало бы совсем душно, и Онирис вынуждена была слушать звуки праздника. Перед ней лежала раскрытая книга, но пытаться читать было бесполезно.
Но тут её внимание привлёк громкий возглас Збирдрид:
— Я держу его!!!
Вскричала она это каким-то странным, совершенно не своим голосом, Онирис даже не сразу его узнала. Подбежав к окну, она с удивлением увидела нелепейшую картину: Збира одновременно пыталась и сохранить равновесие, и удержать в руках какой-то ящик. Во дворе стояла повозка с носильщиками, а один из братьев Збиры разгружал навьюченного узлами чёрного жеребца — того самого, чьё имя обозначало «шёлковое пламя». Его холёное тело и впрямь шелковисто лоснилось, а бег был горячим и летящим, как огонь.
Ящик был спасён, а следом за Збирой из повозки показалась Эллейв — как всегда, великолепная, безупречная и подтянутая, но подозрительно бледная. Онирис перепугалась, когда та начала падать и была подхвачена с обеих сторон мужьями Бенеды.
Они с Эллейв договорились, что та приедет в усадьбу костоправки, чтобы просить у матушки руки Онирис. Вот почему девушка была так задумчива и рассеяна: она ждала своего самого родного на свете морского волка. Эллейв приехала, но почему-то вместе со Збирой, и обе были вдрызг пьяны. Онирис никогда возлюбленную такой не видела и металась по комнате в догадках. Что же могло произойти? Когда и где те успели познакомиться и напиться в хлам? Спотыкающиеся объяснения Збиры ей отсюда были не очень хорошо слышны; Онирис сумела разобрать лишь то, что какому-то из носильщиков стало плохо в дороге. По-видимому, это и стало поводом для знакомства.
Обеих собутыльниц уложили, матушка Темань даже не успела увидеть Эллейв, так как незадолго до начала застолья у неё разболелась голова, и она прилегла у себя в комнате. Впрочем, Онирис догадывалась, что головная боль была лишь предлогом, чтобы не участвовать в празднике. Когда-то у матушки были весьма сложные отношения с алкоголем — давно, задолго до рождения Онирис. Потом она наотрез отказалась от любых хмельных напитков, а ситуации, где предполагалась слишком обильная выпивка, нервировали её, и она старалась их избегать, даже если ей приходилось делать себя своего рода изгоем. Вот сейчас она придумала головную боль, хотя на самом деле боялась, что её рука потянется к кубку с хмельным... И всё понесётся под откос. Один-единственный срыв Онирис видела своими глазами, и это было поистине тягостное зрелище. Повод был серьёзный, вся семья тогда пребывала в состоянии тревожного напряжения, а у матушки и вовсе сдали нервы. Больше после того случая она к выпивке не притрагивалась.
Онирис подумалось: и хорошо, что матушка не увидела Эллейв в таком состоянии. Ей это наверняка не понравилось бы, ибо нет более фанатичных трезвенников, чем завязавшие пьяницы. И не имело бы значения, что Эллейв на самом деле вовсе не забулдыга — матушка заподозрила бы её в этом пороке и не успокоилась бы никогда. А для Онирис было очень важно, чтобы Эллейв произвела на матушку благоприятное впечатление. Колечко, подаренное ей
