Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год
На песках и такырах Рио-Майо растительность удивительно похожа на каракумскую. Есть даже общие виды. Это солянки саликорния хербацеа, а на песке — мелкие злаки и колючки. На Каспии колючка называется «верблюжья»; как ее именуют здесь, я так и не узнал, ибо оба мои ученика мало интересовались ботаникой. Если не смотреть далеко кругом, то кажется, что ты в каракумской экспедиции. Так же выбираешь путь, чтобы не скользить по грязи или не изорвать штаны о колючие кусты. И ждешь, что за соседним бугром покажется наша полуторка и проводник-туркмен, что раздувает предвечерний костер около палатки. Но иллюзии сразу исчезают, как только заберешься на плоскую вершину старой дюны или попытаешься пробраться к крупной протоке, путь к которой преграждают мангры. Здесь, в субтропиках, это еще не лес, а густой кустарник с жирными блестящими листьями, стоящий на плотном пучке корней, как на подпорках. Настоящих иголок на мантрах нет, но их заменяет масса коротких, обломанных, острых сучков. А густая листва мешает видеть даже в двух шагах.
Вытащив машину, мы почувствовали, что утомились, и съели свой первый обед, который потом стал стандартным. Кирпич легкого, как пух, белейшего, нарезанного на куски и упакованного в яркий целлофановый пакет хлеба. К нему ломтики ветчины и сыр, похожий на брынзу. И замечательный напиток, в состав которого входит экстракт ореха кола и что-то успокаивающее.
Конец этого долгого маршрута мы решили провести на море. Промчались длинной перемычкой через низины, ведущие к лагуне, и врезались с тыла в дюнный массив. Здесь он был совершенно свеж и лишен растительности. Перед ним тянулась полоса барханов — и вот он, пляж!
Сколько ни бывать и ни жить на море, но вид бурунов, рядами бегущих к твоим ногам из безграничной голубой дали, сразу меняет настроение и даже ход мыслей.
Морской песок очень красноречив. Захватив горстку, можно ее долго рассматривать в лупу, пересыпая и растирая пальцами. Здесь песок был среднезернист и хорошо отсортирован. Песчинки остроугольны и прозрачны; изобиловали темные минералы. В дюнном песке острых граней было меньше, не было и обломочков ракушек; некоторые зерна имели желтоватый тон от тончайшей пленки железных окислов. Поэтому издали дюны выглядели золотистыми.
Стало ясно, что на пляже залегает «свежий» аллювиальный материал, недавно вынесенный рекой Майо; что на дальние дюны он попадает не скоро: его долго носит взад-вперед волнами, течением и ветром. За это время он успевает «поистереться».
Удивило меня, что ни Марио, ни Мальпика даже не вышли в этот раз из машины. Нет, еще не знают они, что можно «читать» берег, словно открытую книгу! Даже привычное «о"кэй, доктор», когда я захлопнул дверцу и попросил ехать, не заставило меня улыбнуться. Пришлось рассказать им о песке и подчеркнуть, что все высадки вместе со мной обязательны. Они сами должны рассматривать образцы и стараться понять их происхождение.
3. «Няша» оказалась бездонной. Острые ситуации — это тоже школа
Следующие дни были во многом схожи. Через неделю мне пришло в голову, что при таком образе жизни я постепенно забываю о своем возрасте. По-видимому, о нем забыли и спутники...
Это было во время одного из маршрутов. У рыбачьего стана, близ устья Рио-Майо, нас перебросили на левый берег. Изучая очередное поле барханов, а потом пляж, мы спустились к самому устью, так километра за три. Там случайно оказались двое рыбаков в долбленке. Марио покричал им, и с их помощью мы попали опять на правый берег. Пока пескадорес толкались шестами, я удивлялся, до чего здешние серебристые, торпедовидные рыбы лиси похожи на черноморскую кефаль. Ими было завалено все днище лодки.
На правой стороне мы долго шли пляжем, а потом углубились в лабиринт песчаных бугров и кустарника, чтобы попасть кратчайшим путем обратно, к стану рыбаков. Перед нами выросло второе русло реки, а от нее прямо поперек нашего пути шло ответвление. Был отлив, и все ложе притока, шириной так метров семьдесят, сверкало серой няшей — жидким илом.
Слово «няша» — поморское; в 1938 году я изучал берега Мезенского залива Белого моря, и там приходилось бродить по илистым, няшистым, отмелям.
Посмотрел я еще раз на зловещую протоку, прикинул расстояние и произнес решительно:
— Нужно пересекать!
— Думаю, это невозможно, — сказал Марио.
— Хорошо. Я попытаюсь первый, а если удастся, то прошу и вас.
Опыт, полученный в Мезенском заливе, говорил, что няша малоприятна, но глубже чем по пояс провалиться в нее нельзя. В данном случае подвели тропики. Через мангры, росшие по берегам, я пролез и выломал по пути здоровую жердь. Она меня и спасла, когда я сделал первые два шага по голой няше. Бросив палку плашмя, я налег на нее руками и приостановил погружение в самый критический момент. Няша оказалась бездонной.
Когда профессора вытащили и немного обмыли водой из лужи, ему оставалось лишь рассказать коллегам о познанных на собственном опыте свойствах приливных илов в арктических условиях, в заливе Бохайвань, близ устья Желтой реки, и на тропическом острове Хайнань в Южно-Китайском море.
— Да, существенные различия есть. Видимо, они зависят от амплитуды приливов и, следовательно, от степени подвижности ила, а также от содержания в нем органического вещества. Например, в желтых илах Бохайваня оно достигает пяти процентов, и ил там очень тонок...
Взяли мы пробу и здесь, запаковали ее в герметический целлофановый мешочек и двинулись дальше. Подошли к суглинистым берегам свинцовой негостеприимной речки. Ширина ее была метров сорок. Я был по пояс мокр. Терять, как говорится, нечего.
— Давайте переплывать здесь!
Коллеги молчат и недоуменно переглядываются. Раздеваюсь, беру в руку фотоаппарат и торбу с образцами. Не оборачиваясь, бреду в воду и благополучно вылезаю на противоположный берег.
Плыву обратно. Смотрю — молодежь тоже стала раздеваться, но как-то нерешительно. Уже втроем переправляем следующую порцию груза. Всего я пересек речку четыре раза, мужики мои переплыли ее дважды, а потом, одеваясь, что-то долго мешкали. Не дожидаясь их, я пошел по такырам и солянкам, огибая мангры и песчаные бугры, в направлении к рыбацкому стану. Холодная вода, ветер придали бодрости, и появилось чувство задора. Захотелось загонять этих молодых увальней до изнеможения. Ведь острые ситуации — это тоже школа.
4. Кактусовый лес. Фиаско и реванш профессора
Шли мы на лодке очень быстро, с ветерком, сделали высадку на южной косе Яварос, потом опять прошли к самому ее корню, в кут лагуны. Увы, встать пришлось очень далеко от берега и шлепать по илистому мелководью, распугивая крабов. А время было уже за полдень, нужно торопиться. Больше ведь никогда в жизни я сюда не попаду. Ребятам, правда, здесь работать все лето. Но сейчас они могли бы прибавить шагу — нет, по-прежнему идут вразвалочку, переговариваясь. Я не выдержал и сказал им, что цель маршрута — пройти сколько успеем по открытому берегу к югу... Там я их подожду.
В ответ трафаретное: «О"кэй, доктор!» Я пересек гряду дюн, вышел на пляж. Пришлось сбросить куртку — становилось жарко. Еще через километр я оставил на песке брюки, кеды и продолжал идти спортивным шагом вдоль полосы прибоя. Это очень приятно. Припекает солнце. Обвевает бриз. Следишь, как накатываются и что приносят волны. Новые интересные объекты появлялись через каждые десять минут. Сначала заметил, что песок стал белее, а захватив щепотку, установил, что появилась примесь кварцевого гравия — материала, совершенно чуждого дельте. Потом стали встречаться железистые конкреции... Кончились дюны, и к морю вышли красноватые грунты пустыни. А впереди виднелся обрыв с нишами у подножья. С него свешивались громадные колонны кактусов-канделябров. Волны сбили с них колючки, разрыхлили стволы. Когда прямо на обрыве стал виден кактусовый лес, я не выдержал. Ребята были далеко сзади. А что, если я успею забраться наверх и сделать там потрясающие снимки! Здесь росли в изобилии все главные виды кактусов сразу. И как они чудесно проектировались на фоне синего Калифорнийского залива!
Я был бос. Тем не менее, огибая колючие колонны и перепрыгивая через змеевидные плети, удалось пробраться в глубь леса.
В гуще леса я перезарядил пленку и начал выбираться к морю. Перешагнул через куст и наступил на «змею». Это страшно больно; сел, вырвал колючки. Ткнулся в одну сторону, в другую... Где же и как я прошел десять минут назад? Дебри казались непролазными. Вернулся назад, но и то место, где перезаряжал пленку, исчезло! Обе ноги кровоточили, и даже сесть было негде. С трудом нащупал место для обеих ступней и замер среди всех этих колючек.
Пожитки мои остались на пляже, значит, ребята их увидят и станут меня искать. Стоять и ждать? Идиотское положение! Кричать? Бесполезно. До обрыва было не более сотни метров, но кактусы загораживали меня от моря. К тому же все звуки заглушал шум волн.
