Сахар на обветренных губах - Тата Кит
— Я не буду. Перед ней. Извиняться, — процедила я, желая каждое сказанное мной слово вдолбить молотком прямо ему в лоб.
Хлёсткая пощёчина на мгновение ослепила и дезориентировала. Он снова схватил меня за куртку, но теперь поволок за собой в мою комнату. Открыл дверь и закинул меня в темное пространство.
Я вновь ободрала ладони. Левое колено, уже повидавшее сегодня мало приятного, прострелило острой болью.
Отчим церемониться и ждать, когда я встану, не стал. Пнул меня в задницу, из-за чего я, с трудом удержавшись на руках, едва не угодила лбом в пол.
— Мало я тебя воспитываю?! — кричал он, разбрасывая что-то по моей комнате. Старая пластинка, которую я слышала миллионы раз. — Я столько бабла в тебя вложил, тварь неблагодарная! Все эти шмотки…
Именно их он сейчас разбрасывал по комнате. Даже свет не поленился включить, чтобы видеть, что лучше всего ломать.
Пока он разрушал мою комнату, я отползла к шкафу и села, оперевшись о него спиной. Вздрагивала каждый раз, когда что-то пролетало рядом со мной. На всякий случай прикрывала лицо руками, чтобы в него не прилетали осколки.
— Борь… Боря! Хватит, — мама пыталась докричаться до отчима. Он затих и, тяжело дыша, обернулся. — Может, Алёнка правда не виновата. Мало ли что той избалованной девке не понравилось…
— А меня не ебет! — его крик, наверное, слышала вся многоэтажка. — Меня сегодня как пацана отчитали! Я извинялся, хрен знает, за что! А эта сука… — швырнул он в меня подушку. — …весь день где-то проебалась, ни на звонки не ответила, ни в универе не появилась! Ещё и извиняться не хочет. Я, блядь, извинился, а эта сука выёбывается!
— Борь, ну, ты же её даже не выслушал.
— Я сказал, что она завтра извинится, значит она пойдёт и завтра же извинится перед этой девкой. А если та попросит, то и ботинки ей целовать будет. Поняла?! — гаркнул на меня отчим и навис надо мной, ожидая ответа.
— А ты много извиняешься, когда нас ни за что бьёшь? — спросила я, поймав взгляд отчима.
Его лицо перекосилось от ярости.
— Закрой рот, сука!
Удар, от которого я успела спрятаться, прикрыв голову руками, угодил почти в ухо. Второй в плечо.
Он бил ладонями, поэтому было не так больно, как если бы кулаками.
Вместо того, чтобы плакать, я начала улыбаться. Потому что я права. И он это знает. Но признать это — для него равносильно поражению. А он никогда не согласиться с тем, что может быть в чем-то не прав.
— Боря! Боря, хватит! Ты же убьёшь её, Боря! — мама вцепилась в футболку отчима, хватала его за плечи и пыталась оттащить от меня.
А отчим, видя мою улыбку, лишь распалялся ещё сильнее.
В конце концов, я просто начала истерично смеяться, и, кажется, это ввело отчима в тупик. Он перестал меня бить и возить по полу. Смотрел на меня сверху вниз как на прокаженную, а потом молчаливо пришёл к выводу, что лучше меня не трогать.
Плюнув напоследок в мою сторону, вышел из комнаты. А затем, когда я подобралась и села спиной к шкафу, он заглянул, чтобы вынести приговор:
— Никаких сегодня срать и жрать! Только попробуй выйти из своей комнаты, отпизжу так, что мать не узнает.
Дверь хлопнула, меня обдало поток воздуха от неё.
Вытянув перед собой ноги, я обессиленно уронила руки на пол по сторонам от себя и просто пыталась привести дыхание в норму.
Отчим что-то ещё хлопал и топал в квартире. Кричал на маму и Катю, внушая им, чтобы те не подходили к моей комнате и не открывали дверь ни под каким предлогом. А во мне всё кипела и кипела злость. Я бы тоже сломала что-нибудь в своей комнате, да больше нечего. Отчим хорошо постарался.
Телефон в кармане куртки ударил короткой вибрацией. Не глядя, я расстегнула молнию и вынула его.
Вновь сообщение от Колесникова:
«Обиделась?»
Я смотрела на экран и не понимала, чего хочу больше. Послать его или…
«Хочу увидеть тебя. Сейчас», — отправила я ему ответ.
В строке состояния начали прыгать три призрачные точки.
Долго.
Исчезли и через несколько секунд вновь появились.
Я уж было начала думать, что он там поэму пишет.
«Через десять минут подъеду», — коротко ответил Колесников.
«К подъезду», — конкретизировала я.
Не дожидаясь ответа, заблокировала телефон. Сидя у шкафа, подтянула колени к груди и сложила на них руки. Глухо ударилась затылком о дверцу и прикрыла глаза.
Всего десять минут. Нужно подождать десять минут. И плевать, что будет дальше. Я настолько устала, что мне уже всё равно, где быть. Лишь бы не дома. Хотя бы сегодня.
Отчим кричал на маму. Моё имя или нелестные прозвища пролетали через слово.
Из моей груди вырвался сардонический смешок.
Это даже забавно.
Как же сильно его задело то, что нашёлся некто, способный одним словом превратить его в плаксивого щенка.
Я даже прониклась уважением к отцу Миланы.
Интересно, у него нет желания собрать пару своих друзей и приехать к моему отчиму для воспитательной беседы? Я бы на это посмотрела. Хочется узнать, станет ли отчим целовать ботинки отцу Миланы? Или вылежит их без прелюдий?
Время шло. Отчим топал по квартире, наверняка, с самым суровым из имеющихся у него лицом. Хлопал дверью холодильника, рычал на маму за то, что нечего жрать. Она попрекала его тем, что не на что купить продуктов. Отчим напомнил ей о кошельке в моём лице и о том, что я не должна «жрать на халяву».
«Я у подъезда», — смс от Колесникова.
«Пять минут», — мой ему ответ.
Заблокировала телефон, убрала его в карман куртки и застегнула карман. Шнурки ботинок спрятала в ботинки, чтобы они не развязались в самый ответственный момент.
Придерживаясь за пол и шкаф, встала на ноги, оправила одежду и поняла, что рюкзак мой остался в прихожей.
— У меня кровь! — крикнула я так, чтобы меня могли услышать даже в соседних квартирах. — Дайте мне мой рюкзак! В нём специальные пластыри! Пожалуйста!
Я замолчала и прислушалась к тому, что происходило в квартире.
— Куда?! — рявкнул отчим.
— Алёна же попросила, — робкий Катин голос вынудил моё сердце дрогнуть.
— А больше ей ничё не надо? Потерпит, — цинично выплюнул отчим, руша мой план.
— Уже вся толстовка мокрая. В крови! — кричала я, прислонившись ладонями к дверному полотну. — Просто дайте мне рюкзак. Я сама всё сделаю. Хоть на неделю меня здесь закрывайте потом.
— Борь, ну, пусть хоть кровь остановит, — потребовала мама. — А если там что-то
