Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Светлана Сергеевна Лыжина
- Хитрости с кормёжкой я объясню тебе позже.
Шехабеддин снова улыбнулся.
- Мой друг будет учить меня хитростям? Обычно я учу этому тебя, а не наоборот.
- Ну-ну. Я не так прост, как ты думаешь, - засмеялся Заганос, а через несколько дней Шехабеддин отправился туда, где никогда прежде не бывал - в усадьбу Заганоса, жившего почти в полном уединении.
После того, как албанские земли стали частью турецких владений, половина местной знати добровольно обратилась в ислам, и Заганос - среди них. Именно тогда он и стал зваться Заганосом, однако родня полагала, что обращение в новую веру - поспешное решение. Родители Заганоса к тому времени уже умерли, поэтому они ничего не сказали, но дядя был недоволен, да и остальные родичи - тоже. Вот почему Заганос словно остался без родни, и лишь жена, тоже приняв новую веру, была с ним.
Находясь в гостях, Шехабеддин не видел эту женщину, поскольку та спряталась, но евнух мог бы поспорить, что она издалека наблюдала за гостем, а затем сказала своему мужу:
- Так вот, из-за кого ты так часто бросаешь меня здесь одну! Ненавижу его.
Даже если так, Шехабеддина не особенно заботило женское недовольство, а вот Заганосу он постарался доставить как можно меньше хлопот своим приездом, поэтому взял с собой достаточно еды, чтобы другу не пришлось тратиться, в течение двух дней угощая гостя, его охрану и челядинцев.
Заганос был беден, но не скуп и потому, приглашая Шехабеддина, совсем не подумал о том, насколько серьёзными расходами это может обернуться - такими, что покупной соловей обошёлся бы гораздо дешевле, чем пойманный совместными усилиями.
Да, Заганос не подумал, и значит, его друг должен был подумать. А чтобы совсем избавить приглашающую сторону от хлопот, Шехабеддин отказался от предложения, чтобы друг лично привёз гостя к себе:
- Доеду, не заблужусь, - с улыбкой заверил евнух, тем более что путь был несложный: полдня езды по речной долине, окружённой горами. На пологом склоне одной из гор стояло селение, а возле селения, на том же склоне - усадьба.
Заганос жил в совсем не большом доме с белёными стенами и черепичной крышей, а само строение пряталось в глубине сада, обнесённого невысокой каменной оградой, чтобы не забредал деревенский скот.
О бедности хозяина можно было судить хотя бы по тому, что в доме находилось всего двое слуг, старик и старуха - служившие ещё родителям Заганоса. Эти слуги остались в прежней вере, турок не любили, поэтому старуха в отличие от жены Заганоса не пряталась, а недовольно покрикивала на челядинцев и охрану гостя, указывая, где им разместиться.
- Так что же, Заганос? Когда мы будем ловить соловьёв? - нетерпеливо спросил Шехабеддин.
- Ловля уже началась, - сразу оживился друг. - Пойдём, покажу.
Они вышли за ограду сада и начали спускаться к реке - туда, где в неё впадал большой ручей, сбегавший с гор по дну расщелины. Внизу расщелина сплошь заросла густым кустарником. Затем начиналось ровное место, заросли редели, а ручей растекался, становясь не глубже, чем лужа, и там встречался с рекой.
Судя по следам шерсти на ветках кустов, к этому месту ходили на водопой козы, но Заганос решительно стал пробираться сквозь кусты туда, куда даже козы не хотели лезть - слишком неудобно.
Верхние ветви кустов норовили ударить по лицу, а те, что росли снизу - подставить подножку. Шехабеддин к такому не привык, но Заганос сказал, что соловьи живут именно там, где заросли гуще всего. В голосе друга слышалась увлечённость охотника, поэтому Шехабеддин решил, что должен воспроизвести в себе это чувство, и постараться не отставать.
Они были как двое мальчишек, хотя и Заганосу, и Шехабеддину уже давно минуло двадцать. Ловить соловьёв, если можно купить... Что за глупость! Но она увлекала, и Шехабеддин вдруг ощутил, что очень рад следовать за человеком, которому свойственны такие мальчишеские порывы.
Когда Шехабеддину было двенадцать лет, его жизнь изменилась навсегда, детство внезапно оборвалось, но в Албании судьба как будто возвратила ему часть отнятого. Позволила если не исправить непоправимое, то хотя бы вспомнить о счастливом времени.
Наконец оба пробрались к крохотной полянке возле ручья. У берегов он был такой мелкий, что виднелось галечное дно. Кусты склоняли ветви к воде, а под одним из кустов виднелся расчищенный от прошлогодней листвы кусок земли. Заганос показал на это место и радостно пояснил:
- Вон туда я с утра сыпал прикормку. Всё съели. Сейчас ещё насыплем, а завтра с утра придём, поставим сеть и будем ждать.
Он отцепил от пояса кошелёк и подал другу:
- На, насыпь им ещё.
Шехабеддин вдруг забеспокоился, что по незнанию испортит всё дело:
- А если птицы меня увидят? - спросил он шёпотом.
Заганос улыбнулся и тоже заговорил приглушённо, хотя в этом не было нужды:
- Они и так нас видят. И слышат. Пока мы пробирались по кустам, то наделали шуму, но это не важно. У соловьёв не хватает ума понять, кто мы такие и что задумали. И также им не понять, зачем мы оставляем им еду на одном и том же месте.
- Если они так глупы, то зачем мы оставляем им еду здесь? - спросил Шехабеддин, отводя от лица ветку. - Почему не делать это у края зарослей? Ведь соловьи наверняка прилетят туда, чтобы искать пищу и попасться нам.
- Там приманку склюют другие птицы, - терпеливо объяснял Заганос. - Так уж повелось, что всякий соловей любит густые заросли. Чем укромнее место, тем лучше. Они и поют в кустах, и питаются там же. Это не воробьи, которые сами летят к тебе на двор. За соловьями придётся лезть в дебри. Или ты уже утомился?
- Я не так изнежен, - нарочито надулся Шехабеддин, взял кошелёк с прикормкой, долез до места, где была расчищена земля, высыпал туда соловьиную пищу, но, возвращаясь к Заганосу, уже не дулся, а примирительно улыбался.
Наутро оба друга пришли снова, поставили сеть над местом соловьиной трапезы, насыпали столько еды, чтобы птичкам хватило на большой пир, а сами засели в кустах неподалёку. Однако теперь Заганос сказал, что нужно вести себя тихо: не разговаривать и поменьше шевелиться, чтобы не шуршать ветками.
- Только так про нас забудут. А иначе соловьи
