Исход - Евгений Адгурович Капба
Южанин пнул носком сапога ближайшего к нему горожанина — плотного мужчину в парчовой куртке. Брэ и шоссы этого бюргера были насквозь мокрые, он явно обмочился. Скорчившись на земле, среди мертвецов — жертв давки, горожанин прикрывал руками голову, на лице застыла гримаса, выражающая крайнюю степень страха.
— И в чем же чудо? — в отличие от Доэрти, Аркану не хотелось убивать.
Если оформить неясные стремления души Рема в слова, то, скорее всего, Буревестник предпочел бы забрать с собой, в Аскерон, всех, кто не желает жить по скотским законам, а потом — выстроить огромную каменную стену в пятьдесят локтей высотой вокруг избранных земель, чтобы отделить зерна от плевел и агнцев — от козлищ. На башни — поставить гномские аркбаллисты, на куртины — зверобоев с луками и мечами, и убивать всякого, кто попробует нарушить священные границы… Пусть утопают в своем смрадном болоте, пусть живут в дикости и варварстве, умирают от простуды и будут поедаемы вшами…
Но — уже через мгновение Аркан вспомнил Тимоню, вспомнил разговор у моста через Эдари, про гиену и гигиену, и его сердце несколько смягчилось. Не все оптиматы — одинаковые. Если с детства держать человека в одной и той же культурной среде, то он будет считать нормой происходящее вокруг. Нужно как минимум показать ему альтернативу, чтобы судить справедливо… С другой стороны — жители Зоргау видели альтернативу. И убили ее, и посадили в клетку.
— Монсеньор, все ортодоксы, что были в клетках — выжили в давке! Орудия пытки защитили женщин и детей, стальные прутья не позволили толпе причинить им вред! — горячо воскликнул брат Мартелл. — Господь защитил их таким чудесным образом! Оптиматы гибли сотнями, убивали друг друга собственными телами — и нам не пришлось пачкать клинки в их грязной крови… Они покарали себя сами! Верные же — дождались спасения!
— Господь защитил их, а мы — должны позаботиться, — на челюстях Буревестника играли злые желваки. — Слышите? Мы заберем их всех с собой… И обеспечим будущее каждого ребенка, за счет проклятого города Зоргау! Слышите, жители Зоргау? Я, Рем Тиберий Аркан, герцог Аскеронский, за ваши злодеяния заберу ваше имущество, изгоню вас из ваших домов, сожгу ваш город, и уйду, отряхнув прах от ног своих… Идите на все четыре стороны света и скажите своим единоверцам: так будет с каждым! Если кто тронет мужчину, женщину, старика или ребенка моей веры — пусть знают, что к ним вскоре придут люди Аркана, с мечами и факелами в руках — и спросят о прегрешениях… Мы не дикари, и не будем убивать ваших женщин и детей, и истязать всех за прегрешения некоторых. Мы оставим Богу судить вас после смерти… Но — вы жили рука об руку с этими людьми, вы подковывали у них коней, ели их хлеб и покупали их товары, и улыбались им, и здоровались. Какими черствыми должны быть ваши сердца, какая мякина должна быть в ваших мозгах, чтобы в один день по слову безумцев из Кесарии вы набросились на них? И никто не встал на их защиту! Никто не пожалел своих соседей! С чего бы мне тогда жалеть вас? Встаньте и покиньте Зоргау, ибо если кто останется после полудня в городе — сгорит вместе с ним!
Аркан развернулся на каблуках ботфортов, и пошел к пристани. Плащ за его спиной трепетал, будто крылья гигантской птицы.
— Монсеньор! — подбежал Скавр и указал в сторону благородных оптиматских дам, которые жались друг к другу у дворцового крыльца. — Там — сестра и мать герцога Краузе. Недоимператора!
— Плевать, маэстру Цирюльник, — откликнулся Рем. — Мне плевать на них. Поступите с ними так же, как и с остальными горожанами. Пусть катятся на все четыре стороны, хоть к черту хоть к Фениксу… Хотя — разница не так уж и велика, верно?
Лицо его вдруг изменилось, глаза прищурились:
— Вы же понимаете, что прежде чем поджигать дома, мы должны убедиться, что забрали все, что может нам пригодиться? Война должна кормить сама себя, маэстру Скавр. Продовольствие, деньги, оружие, качественная одежда… Не мне вас учить, верно?
— Мы обчистим Зоргау до нитки, ваше высочество! — осклабился Сквар. — Не сомневайтесь!
Аркан не сомневался. Его командиры и их люди будут эффективны, и сделают все, как надо. На сто двадцать процентов. Главное, чтобы они не разобрали на камни местный собор, и не погрузили его на баржи, чтобы собрать где-нибудь в Тарвале или Крачках…
* * *
На втором по величине корабль флота ортодоксов — еще одной каракке из флота вроде-как-покойного Вермаллена, расположился госпиталь. Название корабля было как нельзя более подходящим — «Милосердие». Основу медицинского персонала составляли ортодоксальные незамужние девушки. Такого рода практика была строго-настрого предписана каждой девочке в Уставе Надлежащем, точно также, как воинские упражнения — мужчинам. Руководил плавучей лечебницей маэстру Цудечкис — он хоть и служил в свое время у дю Ритёра, но давно присягнул Аркану, и, говорят, подумывал о том, чтобы принять ортодоксальное вероучение. Слишком по душе старому лекарю был рационализм и практичность, с которой он столкнулся в Аскероне, да и здравый традиционный подход к гигиене и лечению ему импонировали.
Аркан прибыл на «Милосердие» в Ялике, вместе с полудюжиной охранников-гребцов, Эрнестом Черополохом и Патриком Доэрти — южанин тоже периодически помогал проводить сложные хирургические операции, и даже маэстру Цудечкис признавал — в этом бесшабашному голубоглазому сыну Юга не было равных. За операционным столом он превращался в хладнокровный, ювелирно точный механизм, который резал, шил и вправлял так, будто ничего вокруг более не существовало и не имело никакого значения.
— Браво, — сказал Буревестник, поднявшись по трапу и окину взглядом палубу плавучего госпиталя. — Это потрясающе. Передайте от меня всему персоналу бесконечную благодарность! То что вы делаете, и то, как вы это делаете — это настоящий подвиг! Наши люди должны знать, что их не бросят, что они — нужны и важны. Что мы позаботимся о всех… И вы — заботитесь. Первая благословляет ваши труды, я вижу это!
От переизбытка чувств Аркан отвесил церемонный поклон маэстру Цудечкису, а потом — и девушкам в белых передниках, которые развешивали белье. Пожалуй, теперь он точно знал, чем гордился сильнее всего в этом походе. Вот этим самым кораблем. Тем, что здесь происходило.
Почти стерильная чистота на бывшем торговом
