Я буду первым - Натали Лав
Время тянется. И я, прислонившись к каменной стене, успеваю задремать. Сон мне нравится больше, чем реальность. Я иду по светлому дому за Леной. Она что-то мне говорит и улыбается. Мне так приятно видеть ее улыбку хотя бы во сне. Еще приятнее смотреть на округлившийся животик.
Я тяну руку, чтобы погладить его, возможно, ощутить, как толкается мой собственный ребенок в ее животе, но не успеваю этого сделать.
Меня будит сиплый голос, который орет:
— Хромов, на выход!
Быстро прихожу в себя и следую за полицейским, который приводит меня в чистый кабинет, где за столами сидят трое мужчин в гражданской одежде.
Мне указывают на стул, располагаюсь. Напротив меня — мужик лет тридцати пяти, лысый, крепкий. Мускулы натягивают на плечах рубашку светлого цвета, немаленькие кулаки покоятся на столешнице среди бумаг.
— Ну, что, писать явку с повинной будем?
Не могу не съязвить.
— В чем? В убийстве Кеннеди? Так я тогда не родился еще.
Мои слова собравшимся не нравятся.
— Неправильный ответ. Легко Вам с нами, господин Хромов, не будет, — слышу я от лысого.
Жму плечами. Отец должен уже меня найти. Хороший адвокат обеспечит этим ребятам необходимые трудности.
Глава 16
Платон
Лысый откидывается на стул, сверлит меня взглядом:
— Сейчас мы Вас к следователю отведем. После допроса Вас отвезут на арест, а когда арестуют — в СИЗО. И вот там Ваше пребывание может быть сносным, если Вы осознаете свою вину. А нет — так со статьей, по которой Вас задержали, у Вас там может быть много проблем. Тамошний контингент не уважает насильников.
Он говорит уверенно. Значит, помощь мне придется еще подождать. Но подписывать какие-либо документы в такой ситуации — верх безумия.
— Не знаю, как Вам, а мне насиловать никого не приходится. Они сами из трусов выпрыгивают. Девушки нынче любят деньги. Ну, вам-то не понять. С вашей полицейской зарплатой. Ни в нормальный ресторан ее ни сводить, ни на шмотки ей отсыпать. Вот и пользуетесь, чем Бог послал.
Губы у лысого расползаются в нехорошей улыбке
— И чем же Вы, Платон Игоревич, собираетесь доказывать собственную невиновность?
Может, попробовать? Хотя, судя по всему, им моя невиновность до одного места. А вдруг?
— В моих вещах была флешка. На ней видеозапись, на которой четко видно, что Пархомова ушла от меня целая и невредимая.
— Эта? — в руках у лысого появляется флешка, на которую я успел скопировпть данные камер.
— Да, — подтверждаю я его догадку.
Если это не доказательство, то не знаю, что ему еще надо.
Затем, наблюдая, как флешка летит в корзину для мусора, осознаю, что " вдруг" не произошло.
— Не было у Вас в вещах никакой флешки, господин Хромов, — комментирует свои действия лысый.
Вот она- честная и неподкупная полиция.
Растягиваю губы в такой же неприятной улыбке. Если он решил, что это что-то меняет, то он дурак.
— Это абсолютно ничего не меняет, — объясняю ему простейшую вещь.
За кого он меня принимает? Серьезно надеется, что с перепугу брошусь писать признание?
— К следаку везите, — командует лысый.
Меня перевозят в Следственный комитет. Там я оказываюсь на допросе у следователя. На вид ей лет 35, волосы темно-шоколадного цвета, стрижка каре, внимательный взгляд синих глаз, стройная фигура, ухоженные руки с идеальным маникюром. Что она здесь делает? Нравится этим заниматься?
— Меня зовут Клавдия Сергеевна. Фамилия — Струева. Вы подозреваетесь в покушении на изнасилование Пархомовой Ирины Петровны, совершенное с угрозой убийства.
Я присвистываю:
— Вот это я Чикатило!
Синие глаза смотрят строже:
— Это не шутки. Показания давать будете?
Про флешку я уже рассказал, в результате ее выкинули. Поэтому рассказывать, как было дело, нет смысла.
— Нет.
— Тогда я оформлю необходимые бумаги и представлю в суд ходатайство о Вашем заключении под стражу.
Проверять, купили ли следачку, у меня желания нет. Без помощи извне я из этой заварушки вряд ли выберусь.
— Как Вам будет угодно. Подписывать ничего не буду.
Она хищно улыбается:
— Это уже как Вам будет угодно.
В кабинете появляется адвокат, предоставленный мне государством. Пробую протестовать, предлагаю вызвать другого защитника, так как в состоянии оплачивать его услуги. Меня не слышат. Ни следователь. Ни судья. Арест проходит быстро. И вот уже конвой везет меня в СИЗО, как и обещал лысый.
Я в курсе, что статья 131 Уголовного кодекса — позорная. И представители уголовного мира не особо жалуют тех, кто попал в тюрьму по ней. Так что не думаю, что мне будут особо рады за колючей проволокой. Меня ведут вдоль металлической сетки, из-за которой на меня скалятся сторожевые псы. Прохожу необходимые процедуры, и меня с почестями провожают в камеру. Здесь меня должны ждать. Народу немного, человек шесть всего. Понятия не имею, как себя надо вести. И обзаводиться подобными знаниями я не планировал.
Поэтому просто иду к свободной кровати. В конце концов, в этом учреждении у отца больше возможностей мне помочь.
— О, как! Здороваться, парень, у тебя не принято? — обращается ко мне мужик лет шестидесяти.
Весьма приличный на вид, как ни странно.
— Почему же? — деланно удивляюсь, — День добрый!
Голос звучит с некоторой долей сарказма. Причин опасаться за собственную жизнь пока не вижу. Если же что, то пожалуй я из сидельцев парочку на тот свет все же прихвачу.
Ловлю на себя цепкий взгляд карих глаз. Меня разглядывает практически мой ровесник. Может, лет на пять постарше. Коротко стриженный, в футболке. На жилистых руках полно татуировок. Они, наверняка, что-то значат, но осваивать и эту премудрость мне ни к чему.
— Добрый! — отвечает он мне с усмешкой, — И за что ж ты к нам, важный гость? Или тебя по ошибке сюда посадили?
Я так понимаю, он уже знает, и кто я, и почему здесь.
Да и вообще врать, трусливо поджав хвост — так скоро сам себя уважать перестану.
— Статья 131, - отвечаю и наблюдаю за его реакцией.
— Нехорошая статья, — роняет он медленно, — Я б такой гордиться не торопился.
Я и не горжусь. Более того, я чувствую себя последним дураком из-за того, как все случилось. Девочка Ирина выросла. И не очень выбирает способы достижения целей. Хотя я сам от нее тоже недалеко ушел.
— А тебя сюда за достижения в труде и спорте определили?
— Мирон, новенький, кажется, нас не уважает, — замечает еще один обитатель камеры.
Он поздоровее того, к кому обращается. Но и потупее.
— Ничё. Я его сейчас вежливости
