Камигава: Рассказы - Jay Moldenhauer-Salazar
Он помнил, как, когда он был совсем маленьким, люди из его деревни шли по дороге из полей, к кедровой роще, где был установлен небольшой алтарь под древнейшими и наиболее священными деревьями. Там они оставляли рисовую лепешку для кицунэ, ухаживающих за алтарем, и небольшую медную монетку с прорезанной в ней дырочкой, для ками. Было важно, чтобы монетка была круглой, чтобы ками мог принять подношение, а взамен дать богатства в виде хорошего урожая. Все всегда повторялось по кругу. Он вернулся тогда по опасному пути своей памяти, вспоминая, не забыл ли он когда-то поднести монетку, или же оставить достаточно рисовых лепешек. По какой-то причине, он знал, что в том, что явились ками, была его вина. Он должен выйти и встретить их. Он должен предложить себя этим жутким богам, чтобы они пощадили остальных. Но он также знал, что было уже слишком поздно для этого, и поэтому, несчастный, он притаился и ждал.
Когда первые лучи рассвета прокрались сквозь камни фундамента, объявив ему, что ночь ужаса завершилась, он выскользнул из своего укрытия под домом и, не останавливаясь, побежал, пока не выбежал на пределы деревни. По пути он видел тела. На улицах лежало больше мертвых, чем он знал по имени. Он обнаружил, что хуже мертвых были те несчастные, которых ками оставили в живых. Он видел, как они грудились, хныкали, в разорванной одежде, с пустыми глазами, с мыслями, сжатыми когтями ночного кошмара. Ками он не видел, не считая одного случая, когда ему по пути попалось что-то вроде собаки, пожиравшей трупы, сброшенные в небольшую канаву на краю деревни, где вода текла лишь во влажный сезон. Вместо шерсти, пес был покрыт человеческими черепами. Он ахнул, и один из черепов повернулся, уставившись на него слепым гневным взором. Затем челюсть черепа открылась, и он заговорил голосом его матери, - подойди, мой воробышек – она всегда его так называла – Я оставила тебе завтрак. Подойди, поешь. – Мальчик понял, что ему было пора убегать. Лишь спустя много лет, когда он стал мужчиной, уже после того, как он присоединился к ученикам при Храме Черного Свитка, он впервые проспал всю ночь, не просыпаясь в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и сухим привкусом смерти во рту.
* * * * *
Хигурэ крадется под скрученными ветвями фигурных сосен во внутренний двор. На мгновение он застывает, осматривая тугую медную проволоку и с умом расположенные металлические прутья, сгибавшие ветви старых деревьев, мучительно заставляя их принимать форму, с первого взгляда кажущуюся совершенно естественной и в то же время идеальнее, чем любое природное творение. Ниндзя, думает он, не так уж сильно отличается от скульптора бонсай. У обоих в руках острое оружие, которым они обтачивают жизнь по своему усмотрению. Ветви дерева – ученики скульптора бонсай. Некоторых он поддерживает и тренирует, чтобы они смогли достичь чистейшей формы. Иных обрезает, завершая их жизнь в том месте, где она не устраивает его заказчика. Но работать с одним деревом так много лет – для этого у Хигурэ не хватает терпения, он и без того уже слишком здесь задержался. Слышится пение ночного дрозда меж строений у коттеджа, и он быстро двигается вперед, пересекая декоративный пруд по мосту из камней. Сам мост, также, указывает на изысканное мастерство садовника. У каждого камня своя, отличная текстура под его стопами, и, тем не менее, они вырезаны так, что плотно прилегают друг к другу, словно стихи дворцовой поэмы: каждый уникален, со своим характером, и, все же, его форма мягко намекает и ведет к следующему стихотворению.
По ту сторону очередного моста, он бежит быстрее, пригибаясь под открытым проходом с искусно вырезанным деревянным символом. Он знает, как выглядим символ, ощущая его значение, даже не видя его. Это пейзаж: вытянутое рисовое зерно, растущее под хризантемой солнца, знак торгового дома Нитты – давних союзников клана Конды, а теперь их основной поддерживающей силы в войне против ками. Странно, что одному из них выпало быть помеченным смертью – но его обучение убивает вопрос в его разуме, прежде чем тот успевает сформироваться. Слова в свитке всплывают в его памяти. Не существует ни мотива, ни заказчика, ни себя. Есть лишь то, что должно быть сделано.
* * * * *
- Это, - сказал Учитель Кагеро, поглаживая длинный седой ус, отходя в сторону, чтобы ученики смогли разглядеть единственный черный символ канджи на свитке, - нин. Это шиноби, тот, кто ходит в ночи. Это ниндзя, тот, кто выдерживает. – Он указал на верхнюю часть канджи. – Видите, здесь меч, бьющий вниз… сюда. – Его рука провела вниз по стилизованному рисунку меча, украшенного пятнышком крови, формировавшего верхнюю половину канджи в виде странно изогнутой линии и трех точек внизу, символизирующих сердце.
Мальчик сидел с тремя другими учениками в чайной комнате, которую они использовали, как классную комнату для уроков по каллиграфии. Другие мальчики были старше его, и, по большей части, предпочитали иные уроки – где они бегали сквозь поля высокого тростника, словно газели, танцевали над сталагмитами, как водомерки, и метали шурикены в стрекоз, оттачивая меткость. Учитель Кагеро стоял и смотрел на учеников, с кисти в его узловатой руке капали черные чернила суми. Снаружи ленивая цикада громко запела в летнем тумане. Ш-ш-ш-шшшш… Учитель улыбнулся. – Следующий урок!
- Что это значит, учитель? – слова вылетели, прежде чем мальчик смог остановить их. – Почему меч режет сердце? Кто должен выдержать, и что? Это наши враги должны выдержать боль смерти от меча, или же это мы должны выдержать суровость нашего обучения… - Он запнулся. Учитель Кагеро метнул кисть в сторону, где она увязла, войдя наполовину в плетеную солому и глину на стене, и вышел из комнаты. Трое остальных учеников взглянули на мальчика, ошарашенные тем, что он на самом деле задал вопрос, но прежде чем они смогли что-то сказать, учитель вернулся с длинной палкой в руке. Это был прут, которым юные ученики убирали кучи навоза, оставшиеся на дороге за храмом после болотных буйволов, привозивших из деревни еду. Он ткнул грязным концом мальчику в ребра. Тот застонал, подавляя крик боли. – Что это? – вскричал Учитель Кагеро.
- Навозная палка, учитель? –
