Шоколад - Тася Тараканова
Неясный тревожный импульс заставил повернуть голову. В калитку между нашими территориями вальяжно входил высокий, широкоплечий охранник. Ноги подломились, я осела на колени, согнулась, с трудом делая вдох, термос стукнулся об асфальт, выпав из руки.
Кто-то из женщин обернулся ко мне.
— Что с ней?
— Может доктора?
В этот момент дверь столовой открылась, женщины гуськом потянулись внутрь, ко мне направился дежурный. Сердце выскакивало из груди, я пыталась продавить в лёгкие воздух, мгновенно покрывшись липким потом.
— Эй!
Надо мной склонился лысый Федя, легонько потряс за плечо.
— Тебе плохо?
— Дай я врежу, — раздался ненавистный голос волчары над головой, — у неё приступ, надо сильней.
Федя развернулся, заслонил меня, шагнул навстречу Егору.
— Не лезь.
— По щеке вдарь.
— А может тебе в морду?
Повисла пауза. Я не могла поднять голову и посмотреть, что происходит между ними.
— Чё ты сказал, ублюдок детдомовский?
— То и сказал, дрочер! Тебя дома учили на толчке по часу сидеть с планшетом? Полезешь к ней, подам раппорт.
Сердце застучало чуть тише, я смогла протолкнуть воздух в лёгкие, сделать вдох, потом другой. Серый мир затрепетал под закрытыми веками.
Резкий звук удара, плеск, на лицо попали капли воды. Я открыла глаза, увидев ноги в берцах в большой луже. Два охранника дрались в воде, не замечая её в пылу потасовки. Если бы включить музыку, оставив звук ударов, топот ног и брызги, я подумала бы, что смотрю водное шоу, специально разыгранное в виде мордобоя. Маты, которыми обменивались мужики, портили всё впечатление. Подняла голову. Федя сгруппировался, провёл ряд ударов, волчара в основном защищался, но один хук он пропустил, и взвыл от боли. Отскочив от коренастого Феди, он заорал.
— Вспомнишь меня, Лысый!
Его неприкрытая лютая злоба испугала меня. Прилюдное поражение у меня на глазах, оказалось для него в сто крат болезненнее удара в челюсть. Зря Федя повёлся на провокацию.
— Вали, дрочер!
Проводив взглядом волчару, охранник, вытер кровь с разбитых костяшек о чёрные штаны, подошёл ко мне.
— Пойдём, а то завтрак закончится.
В столовой он усадил меня на свободное место, принёс тарелку с ячневой серой кашей и паёк, налил в термос горячей воды. Женщины за столом настороженно наблюдали за нами. За раздаточной стойкой орудовал прыщавый парень. Ничего не изменилось. Опять наварили котёл дряни, которую многие выбросят, и свиньям достанется отличные помои. Медленно скребя ложкой по тарелке, я запихивала в себя еду, зная, что надо восстановить силы. Если не поем, опять целый день буду пластом лежать на кровати и день могут засчитать как нерабочий.
— Ты новенькая? — спросила приятная девушка в голубом спортивном костюме с розовыми волосами и стрижкой каре.
Слишком светлый, зря она его сюда, отстранённо подумала о костюме. И волосы слишком яркие. Привлечёт внимание.
На хорошеньком гладком лице девушки цвёл нежный румянец. Пока ещё цвёл.
— Меня Светой зовут.
Света ждёт рассвета
Я грустно улыбнулась. Свете стало неловко от моего молчания, она уткнулась в тарелку.
Поломают девчонку
— Через десять минут построение на площади. Начальник лагеря сделает объявление, — зычно произнёс Федя.
Меня прошиб холодный пот. Если увижу полковника, не выдержу. Зачем он хочет познакомиться с отрядом? Увидеть свежее мясо? Когда они прибыли, общего сбора не было. Что за ужасные мысли? Нельзя приближаться к нему, смотреть даже мельком, прячась за спины других. Нельзя! Я могу съехать с катушек, впасть в истерику и что-нибудь вытворить. С содроганием вспомнила карцер. Не выдержу!
Какой карцер? Меня же освободили тридцать первого августа. Не освободили, а снова посадили, поэтому я здесь.
— Встать. На построение. Паёк и термосы оставить. Заберёте после.
Тянуть время было бесполезно, рассовав лапшу, галеты и шоколад по карманам, прихватив термос, я последняя двинулась к двери, вышла на улицу. Самые дисциплинированные уже начинали строиться в один ряд в центре площади под руководством Феди. Опять начался дождь.
Нельзя туда
Опустив глаза, я побрела вдоль здания, достигнув угла, оглянулась. На крыльце администрации появился полковник в тёмно-синей куртке. Сердце остановилось на один удар, потом заполошно запрыгало в груди. Я свернула за угол столовой, сделала несколько шагов и привалилась к стене. Глубоко вдохнула сырой воздух, прижалась к кирпичной кладке, чтобы очутиться под защитой короткого свеса крыши от дождя. Прикрыла глаза.
Почему раньше, попав в круговорот семейной жизни, я решила, что нет никакого просвета, и ничего не изменить. Тогда можно и нужно было бежать, пытаться строить самостоятельно собственную жизнь. А вот сейчас, действительно, не было ни единого просвета, ни на небе, ни на земле, ни внутри меня. Вокруг клубилась настоящая тьма, которую кто-то создал из моих кошмаров и слёз, в которой я уже едва шевелила лапками.
Пчёлы не вылетают из ульев в пасмурную погоду в преддверие дождя, как не летают и в дождь. Просто не летают. Пчёлкам нужно солнце, тепло, цветы и душистый нектар.
Меня обманул муж, лишил жилья и сына, обманул Пасечник. Мне ли тягаться с опытными пчеловодами. Они могут подкормить сладкой водичкой, а могут вырезать из улья и выбросить, как отработанный и бесполезный материал.
До ямы я шла, пошатываясь, оскальзываясь и запинаясь. Круг замкнулся, я там, где должна быть. Вспомнила слова полковника — Майя на своём месте. Содранные пласты земли, я увидела издалека. Трактором зачем-то срезали всю траву, содрав плодородный слой до глины. Когда-то я жевала эту траву, радуясь, что спаслась, наслаждалась солнцем, выглянувшим из-за туч, умилялась кузнечику на травинке.
В груди заныло от дурного предчувствия. Двинулась дальше и всё поняла. Ямы не было, её засыпали, сровняли с поверхностью земли, только в месте разлома она осела, как обычно оседают свежие могилки. Вокруг ничего не напоминало об ужасе, когда-то произошедшем здесь со мной. Пусто, ровно, коричневатая глина вместо травы и чернозёма. Я шла сюда, надеясь, что яма поможет понять, даст силы выстоять против тех, кто решил меня сломать. А ямы не стало.
Внутри я орала от гнева и ужаса, корчилась от боли, стоя над свежей могилой. Внешне застыла неподвижно, глядя на засыпанную яму. В ней осталась самая сильная, безрассудная, самая смелая часть меня. Та часть, которая одержала победу. Слёзы лились из глаз, смешиваясь со стылым мелким дождём. Всё-таки я утробно заскулила, закусив зубами кулак, прощаясь с ямой, поворачиваясь и уходя прочь.
Вспомнились женщины с серыми лицами. Как быстро я стала одной из них, хотя думала, что выдержала, что гораздо сильней. А теперь позорно пошла ко дну, расписалась в своём ничтожестве. Для меня не было естественным сражаться. Я не боец, не
