Магию - народу! - Sleeping
Впрочем, не пропадать ведь добру. Заворачиваю хлеб с маслом в бумагу и беру с собой.
Первым делом иду на вокзал, где долго пытаюсь найти кого-то ответственного, чтобы договориться о выделении угля для паровоза, чтобы наконец-то доставить в город-порт наше канатное богатство, временно оставленное на совести жителей той деревеньки, где мы впервые встретились с Николаем. Кроме того, оказывается, чтобы выехать из города надо получить пропуск, а чтобы его получить – для начала найти того, кто его выдаёт. Нет, в принципе всё понятно. Буквально вчера мы вернули народную власть в город и поиски разных недобитков попрятавшихся по углам продолжаются до сих пор. В свете этого границы города действительно лучше временно закрыть. Но почему так сложно найти кто за что отвечает или хотя бы попасть на приём к ответственным лицам!
Раз десять наткнувшись на запертые двери, суммарно провёл в различных очередях не меньше двух часов и совершенно умаялся как от ожидания, так и от лихорадочной беготни по лестницам и всяким закуткам. Я уже морально был готов начать рвать и метать, когда наконец почти пробился в кабинет помощника начальника вокзала. Будучи самым первым в очереди, сижу под дверьми на неудобном и вдобавок поломанном стуле весь в предвкушении долгожданной встречи призванной закончить мои сегодняшние мытарства как вдруг…
Обед!
Точнее перерыв на обед, -такую табличку повесила на двери высунувшаяся изнутри рука и собиралась уже исчезнуть обратно, как я, психанув, дёргаю дверь на себя и не глядя ни на кого влетаю внутрь. Там на меня брезгливо смотрит крохотными поросячьими глазами обладатель той самой руки, пытавшейся повесить табличку с обедом.
-Пошёл прочь, -говорит мне поросячьи глазки.
И знаете, с такой знакомой интонацией говорит. Сколько десятков или даже сотен раз мне раньше доводилось её слышать от разных приказчиков или других слуг, но облачённых хотя бы капелькой, хотя бы тенью хозяйской власти.
-Прочь, говорю, пошёл пока я Василия не кликнул.
Достаю пистоль и упираю его в живот по ощущениям похожий на холодный студень.
-А давай кликнем! -предлагаю поросячьим глазкам. -И Василия кликнем и всех остальных тоже. Хочу посмотреть на всех вас, работничков.
Глаза у него округляются и рот тоже. Эдакие три большие буквы «О» занимают доминирующее положение на лице. Вот, теперь его даже поросячьими глазками не назовёшь.
Пинком отправляю тело дальше по коридору и вхожу следом. За обильно заставленным едой столом сидят несколько мужчин. Часть из них вооружена и на меня тут же наставляют три или четыре пистоля и ещё бывшие поросячьи глазки начинает голосить, жалуясь хозяину на моё плохое поведение.
-Кто таков? -спрашивает сидящий во главе стола мужик. В отличии от подчинённых он даже не дёрнулся при моём появлении, хотя на боку висит кобура с торчащей из неё потёртой рукоятью.
Осторожно, чтобы не спровоцировать бойцов, убираю свой пистоль обратно, затем отвечаю: -Обычный проситель!
-Ты не слишком наглый для «обычного просителя»? -усмехается, как я понимаю, поставленный Зименко начальник вокзала или его главный помощник. А кто ещё может сидеть вот здесь, да ещё и во главе стола? Смотри-ка, а одной наливочки у них на столе шесть разных сортов. Кучеряво устроились ребята! Или это просто шесть разных бутылок, а содержимое в них одно и тоже? Всё равно вот так, в середине дня, да ещё и на рабочем месте, совершенно недопустимо.
-Если требовать от ответственных товарищей чтобы они вовремя и хорошо исполняли порученную им работу это наглость, тогда признаю: я - тот ещё наглец!
Он предлагает мне: -Налить?
Со значением отказываю: -В рабочее время не пью.
Сидящий рядом с начальником вокзала тип вскидывается: -А кто пьёт? Никто не пьёт! Разве это можно пить? Так, губы промочить, да запах понюхать. Война за революцию дело нервное. Если нервы не лечить, то они враз сгорят. Знаешь как натянутые канаты рвутся? Достаточно слабины в одной-единственный нити и бах! Толстенного каната как ни бывало.
-Наши канаты не порвутся, -заявляю я.
-Не стой, проходи. Хоть за стол с нами сядь, если не побрезгуешь… комиссар, -предлагает начальник.
Похоже он сложил два и два и получил результат поняв кто я такой. А может быть видел меня вчера, но мельком и только сейчас узнал.
Сажусь на подставленный стул. Говорю: -Товарищу с товарищами посидеть никогда не зазорно.
-Это правильно! -радуются мужики. -Вот это по-нашему!
Не глядя беру со стола бутерброд, кажется, с рыбой и какой-то зеленью. Поросячьи глазки суёт мне в руки стакан с обычной водой. Кусаю бутерброд, делаю глоток воды. Блин, ну и сколько перца в эту рыбину сыпанули? Еле-еле успел глаз сжать, чтобы не разразился слезой.
Внимательно наблюдавший за мной начальник вокзала укоризненно замечает: -Вот ты пришёл, наговорил гадостей, а зачем? Зачем было гадости говорить? Да, мы обедаем. Но человек так устроен, что есть постоянно хочет, а на голодный желудок все мысли только об одном: как бы сей желудок поскорее наполнить. Поверь, и я и мои люди крутятся сегодня с самого утра и оставаться нам здесь до позднего вечера. И так ещё много дней, пока не разберёмся с тем, что нам тут белоголовые оставили и что мятежники натворили. Так столь ли велика наша вина, если мы лишь собрались хорошо поесть в середине очень долгого рабочего дня?
Вспомнив как сам дрых чуть ли не до десяти часов, я смущаюсь, отвожу глаза, но потом вспоминаю наглый тон поросячьих глазок и отвечаю: -Распустил ты своих людей, совсем распустил!
-Этого что ли? Так он не мой. Он при вокзале вечный поверенный. Какая бы власть ни была, а хитрец тут как тут и всем полезен, всем удобен, поэтому не сменяем, да хряк?
-Я всей душой и всегда был сторонником революции и настоящей власти народа, -дрожащим голосом подтвердил поросячьи глазки.
Мне сделалось противно и я, отвернувшись, сказал: -Там ещё стулья, в приёмной, совсем поломаны. Не столько сидишь на них, сколько держишь, чтобы не развалились прямо под тобой.
-Не вопрос, -заверили меня. -Стулья поменяем. Благодарю за сигнал. Так что тебе, говоришь, от меня надо?
