Скуф. Маг на отдыхе 5 - Максим Злобин
Ведёрко с игристым появилось за нашим столом уже через минуту. Я вежливо отказался от помощи официанта и сам взорвал бутылку. Жаль, что вагон-ресторан — не место для сабража и нельзя покуражиться; всё-таки здесь тесновато. А то ведь прилетит горлышко кому-нибудь в лоб, и что потом делать?
Так что я сам открыл, сам разлил и сам тостовал за Её Благородие Ксению Константиновну Шестакову.
Посидели, выпили, дождались закусок.
Шаманка, кажется, расслабилась. Всё-таки не настолько она дикая, чтобы истерить на глазах у высшего общества, и пантомима с «тряхомудием» рук была предназначена только для своих и только тогда, когда можно чуточку переиграть.
Это, во-первых. А, во-вторых, Ксюша начала ловить на себе взгляды с соседних столиков. Отчасти одобрительные, местами восхищённые, ну а со стороны молодых аристократов так и вовсе плотоядные.
Ксения Константиновна ведь и без того хороша собой — юная, статная, всё при ней. А татуировки и розовые волосы среди знати большая редкость, так что этот образ сделает юную баронессу лишь более желанной.
Неформально?
А и чёрт с ним, времена-то меняются.
Невольно вспоминается шутейка. Как там? «Посмотрю на твои татуировки, когда ты состаришься», «нет, не посмотришь».
— Василий Иванович, — на ухо шепнула мне Фонвизина. — Можно вас на минуту?
— Можно, почему бы и нет.
Зачем?
Никаких предположений на этот счёт не имею.
Но раз девушка просит…
Вышли в тамбур. Само собой, тамбур вагона-ресторана имперского поезда разительно отличался от тамбура пригородных электричек.
Несколько компактных кресел по парочкам друг напротив друга, фикусы в кадках и проход дальше, в специальную курительную комнату. Место как раз для того, чтобы оторваться от ужина и переговорить тет-а-тет.
— Слушаю, — улыбнулся я, как только мы с Фонвизиной присели.
— Кхм-кхм, — рыжая прокашлялась в кулачок. — Я просто хочу сказать это сейчас. Не потом. Что бы вы не думали, что это какой-то сиюминутный порыв. Что во мне говорит торжественность момента или, того хуже, алкоголь…
Вступление, признаться, интересное.
— Василий Иванович, я хотела сказать, что очень благодарна за то, что вы сделали. Искренне и по-человечески.
— Да я же…
— Нет-нет, вы не понимаете, — перебила Оля; видно, репетировала речь в голове и сейчас боялась что-то забыть. — Я сейчас не про группу «Альта», не про артефакт и не про все те злоключения… я говорю конкретно про программу освоения трещин и про то, что я в ней участвую.
Ещё интересней.
Раньше Фонвизина об этом даже не заикалась.
— Видите ли, я пуще всего остального боялась, что мне уготована пресная жизнь, — слабо улыбнулась рыжая. — Что сейчас мы отучимся, получим корочки, станем «новой элитой», засядем по поместьям, и на этом всё, конец. Бессмысленно доживать свой век среди бессмысленных дел, будучи при этом бессмысленным приложением к мужу, — Фонвизина хмыкнула. — Матушка, она ведь буквально одержима идеей выгодно выдать меня замуж…
Помню-помню.
Что-то такое мы уже проходили.
— И совсем другое дело стать первопроходцем иных миров, — продолжила Оля. — В этом есть смысл. В этом есть жизнь. Пускай и прозвучит пафосно, но в этом есть что-то настоящее, чего бы мне не хватало при всех иных раскладах. Мне ведь, получается, доверено историю вершить. И это не мышиная возня о том, под каким флагом будет жить и кому будет платить налоги тот или иной кусочек суши, а… а…
Мне кажется, что Фонвизина сейчас нервничает хлеще шаманки; аж заученные слова из головы вылетели.
— Я понял, — кивнул я.
И ведь действительно понял. Без дураков. Мотивы Фонвизиной-младшей мне понятны, как никому другому. Я и сам в её годы боялся прожить жизнь серенько. Эх, молодость. Гормоны, амбиции и неутолимая тоска по чему-то такому… такому… вот! Оказывается, я и сам объяснить не могу по чему.
— Я, правда, понял.
— Да, — кивнула юная княжна. — Но без вас, Василий Иванович, всё это было бы невозможно, и я очень, очень-очень-очень вам благодарна. Вот.
— Я тоже всем вам очень благодарен, — улыбнулся я. — Спасибо, мне действительно очень приятно.
Пускай Сиятельство была и сдержана в словах, но говорила от души. В конце концов, вот так вот вызвать человека на разговор и сказать ему что-то приятное без видимой на то причины — не по случаю — это поступок. Сильный.
Короче…
Сейчас если продолжу мусолить, до скупой мужской дойдёт, а я, блин, командир отряда. Пауза затянулась, однако не была неловкой. Что-то там такое забавное про себя думала Фонвизина, что у неё постепенно растягивалась улыбка.
— Вот он, наверное, удивится, — вдруг сказала она.
— Кто?
— Мой кандидат в мужья. Очередной, — хмыкнула Фонвизина. — Но на сей раз столь надолго задержавшийся, что я даже знаю, кто он ещё до встречи. Матушка ведь будет на приёме, и по такому случаю станет всеми силами навязывать мне его общество… О! Василий Иванович! А можно попросить вас о небольшом одолжении?
— Для вас, Ваше Сиятельство, всё что угодно.
— Технически, я ведь сейчас на обучении, верно?
— Верно.
— Ну вот. Не могли бы вы проявить строгость и оставить меня в составе делегации группы «Альта» на тот случай, если матушка попытается увлечь меня за собой?
— Легко, Оль.
— Спасибо.
Мы ещё несколько секунд поиграли в гляделки, улыбаясь друг другу, поднялись и пошли обратно в вагон-ресторан. И вот ведь… оставил девчонок на две минуты, а они уже успели найти на свою голову неприятности.
А хотя ладно.
Что-то я сейчас перегибаю палку. В этот раз всё не так; в этот раз неприятности сами их нашли. Та самая компания молодых аристократов, что тусовалась в ожидании свободного места, прямо сейчас нависала над столиком альтушек.
Со слухом у меня всё в порядке, а потому разговор я уловил ещё издалека.
— Барышни, — ухмылялся один из них.
Высокий такой хрен, весь в оспинах от только-только сошедших прыщей и с огромным бегающим кадыком, похожим на застрявшую в горле ранетку. По всей видимости, он у парней был за главного.
— Вы, кажется, влезли без очереди.
— Вы ошиблись, — это Стеклова опять врубила свою холодную агрессивную вежливость. — Этот стол был заранее забронирован для баронессы Шестаковой.
— Насколько мне известно, пока ещё не баронессы, — урод состроил мерзкую улыбку и без приглашения сел на моё