Неправильная училка - Елена Гром
Но мы с мамой, что удивительно довольно быстро убираем самую большую и умудряемся открыть двери.
Спускаемся и в потемках ищем нужную дверь. И хоть тут жарко до невозможности и скоро огонь может пробраться и сюда, мы находим выход. Дверь открывается тяжело. Благо щеколда закрыта была только с нашей стороны.
Уже на середине туннеля, я слышу не отчетливо голос отца. Он спустился за нами. Или за матерью….
Она замирает, а я смотрю на ее грязное, серьезное лицо.
— Мам, ты чего? Иди встреть его. Но помни, что я больше с ним иметь дел не буду.
— Знаю, малыш. Иди за Авророй. Им нужен воздух, а я вас догоню.
Мы пробиваемся все дальше по подземному коридору пока не оказываемся у двери, ведущий в подвал соседнего дома. Я с энтузиазмом открываю щеколду, как вдруг понимаю, что с той стороны дверь закрыта. Смотрю на Аврору, которая сильнее прижимает сына и начинаю биться об дверь плечом. Ногами. Всем чем угодно. Но сил все меньше, а дым уже повсюду. Меня колотит. Нет! Нет! Неужели все было зря?!
Умирать не хочется, а я только жить начал. Только мозгами начал шевелить.
— Аврора я сказать тебе хотел, — снимаю тряпку с лица и к себе прижимаю любимую и Мишку.
— Что? — откашливается она и ревет, тоже понимая, что спасения нет.
— Что отец давно женить меня хотел. Потому что я бабу одну обрюхатил. И я бы, наверное, женился потому что отца всегда слушаю, но появилась ты.
— Очень не вовремя, да? — грустно смеется она и сама меня целует. — Ты мне ничего не должен. И ты за мной пришел. В огонь пришел, Платон. Разве я могу злиться на тебя?
— Я не спас тебя. Мы сдохнем здесь.
— Не говори так. Всегда верь в лучшее
— Наивная ты моя. Иди сюда. Миха, ты как?
— Горло бо — бо, — кашляет пацан, а я киваю.
— У меня тоже. Но ты ведь мужик, все переживешь?
— Мужжиик…
Отличный мог вырасти пацан, а я бы, наверное мог стать неплохим отцом. Точно лучше, чем был мой.
И тут слышится лязг замка на двери, с другой стороны.
Аврора раскрывает глаза от радости мол «я же говорила» Дверь открывается и за ней Андрей. Он облегченно вздыхает и буквально сгребает нас с охапку, затаскивая внутрь.
— Я думал все уже…
— Я тоже. — обнимаю его крепко-крепко. — Как ты здесь оказался?
— Мать твоя сказала куда бежать. Она же за тобой рванула, где она?
— Отец тоже…
— Этого я уже не видел, к коттеджу побежал. Жесть, всего несколько минут, а как жизни перед глазами промелькнула.
— У меня тоже может поверить. Аврора иди с Андреем на вверх, а пойду гляну, где мать.
Она кивает и уходит, а я назад в коридор иду, почти полностью заполненный дымом. Еще пара метров и слышу яростный стук в дверь, словно балки железные бьюся друг об друга. И крик. Приглушенный, яростный, хриплый, больной.
— Нина!… Нина!… Открой!…. Открой…. Чертову…. дверь! Нина! Нина! Я же убью тебя… Убью…
Я побеждал на голос и увидел мать, которая сидела на коленях возле уже закрытой двери и содрогалась в рыданиях, даже не пытаясь открыть ее.
Я подошел ближе, и она услышала мои шаги. Обернулась, бросилась ко мне, обняла и потащила назад, яростно шепча
— Так лучше будет. Для всех лучше, Платон.
— Он умрет, мам. Ты жить с этим не сможешь?
— Тот, у кого нет души, давно мертв, Платон. Он хотел заживо сжечь мать с ребенком. Он давно похоронил себя. Пойдем, пойдем. Это будет мой грех, только мой грех.
Я последний раз взглянул на дверь, за которой больше не раздавалось ни звука. А сама она раскалилась до красна. Вздохнул едкий дым, понимая, что этот грех будет всегда и на моей душе.
Мы вышли наружу, люди отца теперь слушались Андрея и мою мать.
Скорая и пожарные были уже на подъезде, мы находились здесь и смотрели как они тушат пожар, как скорая выносит обгоревшее тело отца и двух его людей.
Я обнял мать, которой еще долго придется разбираться с последствиями своего поступка. Но впервые у меня было чувство, что я не сирота.
Впервые я понял, что у меня есть мать. Женщина, которая не просто меня родила, а женщина, которая меня любит.
Эпилог
— Как он? — это первое, что спросил Платон, когда мы попали в дом к Распутиным в Швейцарии. Хотя домом это назвать сложно, скорее домашняя клиника, где выхаживают выжившего Бориса Александровича. Он умудрился спрятаться от огня под ванной, хотя и получил ожоги самой высшей степени, но остался жив.
И хоть Платон не показывает и почти об этом не говорит, я знаю, что он рад, что отец выжил. Это видно по тому, как он сюда рвался. Они не общаются. Борис Александрович совсем ни с кем не говорит, но он все слышит и заботу о себе принимает. А это уже много значит.
— Сегодня пытался вставать. Сказал, что как только встанет, подаст на развод.
Сомневаюсь.
— Ты веришь в это?
— Верю, — пожимает плечами теперь уже моя свекровь. — Он либо убьет меня или разведется. Давайте не будем о грустном, в конце концов ко мне приехали внуки.
Она тискает подросшего Мишку, пока я несу в люльке Максима. Ингрид отказалась от больного ребенка, впрочем, Платон тоже не горел желанием за ним ухаживать. Но я как только увидела это маленькое личико поняла, что даже теста ДНК не нужно. И убедила уже тогда мужа,
