Профессор Амлетссон - Адель Гельт
Снова подумал о Рыжей-и-Смешливой: ей нравились такие, климатически-парадоксальные места, а мне нравится, когда что-то по душе ей.
- Полуостров Rybachiy, - девушка Анна Стогова сошла по трапу прямо передо мной, и теперь, обернувшись, пустилась в объяснения. - Самое теплое место советского Крайнего Севера.
- Звучит достаточно интересно, - попробовал проявить вежливость уже думающий о своем, почти собачьем, я. - Означает ли этот топоним нечто особенное?
- Земля рыбаков, - американский инженер опередил девушку-переводчика с некоей особенной, хорошо заметной, веселостью бытового хама. - Тут во все времена водилась рыба, очень, очень много рыбы, профессор. Море местное не замерзает принципиально, а значит, вместе с рыбой и из-за нее в краях этих всегда оказывались и ловцы.
- Это ведь совсем север, куда ближе к полюсу, чем даже мои родные края, - решил уточнить я. - И вулканов совсем нет, наверное. Зимой должно быть очень холодно, да и летом не сильно теплее…
- Гольфстрим, Локи, - американский инженер порадовал меня пониманием физической географии: до того я искренне полагал американцев полнейшими невеждами в этой интересной и полезной области человеческого знания. - Точнее, самый дальний его край. Две сотни морских миль к востоку — и начинается заполярье уже настоящее, очень холодное и потому почти вечно замерзшее, если не считать, конечно, короткого лета.
- Я понимаю, - почти согласился я с инженером, - что где-то здесь заканчивается теплое течение, но одной только силы его тепла вряд ли бы хватило на то, чтобы в краю вечной зимы устроить вечное же лето… Или, хотя бы, позднюю осень.
Тем временем, на причал с борта сошли мы все: даже неизвестного мне звания член экипажа, левитировавший за нами следом ручную кладь. Сошли и двинулись в сторону берега, а значит — и местного морского вокзала.
- Дело, конечно, не только в течении, - проявила знание материала девушка Анна Стогова, ловко вклинившаяся между мной и Хьюстоном. - Имеются гипотезы, разработаны теории… Разные. Например, отечественные климатологи давно отмечали, что в округе практически не водятся ледяные спектры — а ведь тысячей километров к востоку от них попросту нет житья!
Я встрепенулся: как и все, что связано с физикой низких температур, стихийные духи холода — как раз по моей части.
- Полагаю, дело в том, что серьезно нарушена сетка лей-линий, - пояснил профессор гляциологии в моем лице. - Мне приходилось сталкиваться с подобными явлениями, и даже чаще, чем можно предположить. Некое явление, процесс или даже, не поверите, сильная личность… Факторов, влияющих на эфирные константы так, что сам эфир идет вразнос, может быть много, иногда — много, одновременно и в одном и том же месте.
Некая мысль, обосновавшаяся теперь в самом дальнем и пыльном углу моей ментальной сферы — хотя у шара, даже эфирно-виртуального, углов быть не может по определению — сделала пару шагов, первых и от того робких, с периферии в сторону центра внимания. Мысль народившаяся оказалась как-то связана с аномально теплым северным краем, но додумать ее до конца я не успел — неторопливо, за умной беседой, шествуя по пристани, мы, наконец, добрались до здания морского вокзала.
Вокзал оказался одновременно солиден и воздушен, хотя так и не бывает, во всяком случае, как я полагал до этого времени.
Например, габариты здания: они казались избыточными для заштатного морского порта, ажурные конструкции же напоминали рвущийся к солнцу лес. Картину довершала багряно-золотая окраска бетонных, видимо, «деревьев»: тем самым предполагаемый лес становился совершенно осенним.
- Как Вам домик, Локи? Нравится? - весело поинтересовался инженер. - Мне тоже. Десятый раз его вижу, можно сказать, юбилей, восхищаться никак не перестану. Эльфы строили, морские, строительная коммуна Мариенбурга. Старшие расы умеют нечто такое, чего нам, Вторым Детям, не понять и не освоить, правда?
Мне стало неприятно — в очередной раз за этот долгий день. Положительно, бесцеремонность некоторых представителей советской технической интеллигенции начинала действовать на нервы: может быть, столь энергичный подход и был оправдан, будучи применен где-нибудь посреди заводского производства, но в повседневной жизни мне таковой претил.
- Я, если вы не заметили, - поспешил оппонировать некий профессор, - вообще кинокефал, практически зверолюд. То есть, в общем, из Третьих Детей.
Убедившись в том, что меня внимательно слушают, я продолжил. - С моей точки зрения и человеческие-то жилища, двеллинги Вторых, излишне сложны: вот снежные иглу, юрты из жердей и шкур, или, на крайний случай, длинные землянки скандинавских народов — другое дело, все просто и понятно. Случайно сгорело иглу, снесло ветром землянку, растаяла юрта — взял, и выстроил заново из того, что было под рукой, эта же сверх-архитектура… Дорого и глупо.
- Иглу? Сгорело? Оно же из снега! Снег — это же вода! Нет, конечно, при должном приложении эфирных сил можно сжечь что угодно, но не случайно же! - американский советский инженер принял вид настолько ошарашенный, что одно это послужило настоящим бальзамом для моего исстрадавшегося чувства деликатности.
Я только собрался продолжить тонко издеваться над американским коммунистом и дальше, как остроту момента зачем-то разрядила девушка Анна Стогова. - Профессор Амлетссон шутит, - сообщила она обескураженному Хьюстону.
Я немедленно расхохотался, чем вызвал немного обидную, но ожидаемую, реакцию окружающих, слабых духом и не готовых к зрелищу ржущего во всю пасть псоглавца. Спутники мои, уже привыкшие к проявлениям моего, скажем так, животного магнетизма, почти даже и не дернулись, зато остальные пассажиры и другие посетители здания морского вокзала дружно шарахнулись в разные стороны, образовав вокруг нашей невеликой компании комфортное пустое пространство.
Монументальный вокзал оказался внутри намного компактнее, чем выглядел снаружи, и скоро закончился, будучи пройден насквозь. Показалась парковка, отчаянно напоминающая таковую в любом
