Наследники Скорби - Алёна Артёмовна Харитонова
Обознался. И то было не странно…
— Прости, красавица, — отступил целитель. — С другой тебя перепутал.
Девка моргнула и покраснела. Устыдилась своего испуга, но в душе-то, поди, все одно радовалась, что не до нее этакая страсть дело имеет. Ихтор вдруг едва не рассмеялся над собой. Спасибо Хранителям, что хоть не заорала — вот бы потеха была.
— Ну чего встала-то, кобыла рыжая? — Нурлиса пригрозила испуганной девушке поленом. — Стоит она, рожу сквасила. Как дам вон, чтоб зенками не хлопала. Иди, иди отседова. Понаедут — ни пройти! Иль я тебя — корову здоровую — обходить должна?
И карга пошаркала дальше. А Ихтор, усмехнувшись, отправился туда, откуда пришел. Но так гадко стало на душе, словно бы не чужинка неведомая, а настоящая Огняна поглядела на него с отвращением. Да и далась она ему, Огняна эта? Чего ради вспомнил? Ну, коса рыжая, ну голос ласковый. Подумаешь, эка невидаль — жалостливая девка.
Хотя… врал, врал обережник сам себе. Не было в глазах хозяйки лесной заимки жалости. И снова сделалось тошно, словно бы Огняна обещала ему приехать и обманула — нарушила данное слово. Не мог крефф объяснить своих досады и смятения, развернулся и, расталкивая обозников, едва не бегом направился в Цитадель.
— Ну, чего по углам хоронитесь, как мыши? Веником что ли вас гонять? — сердито рыкнул на выучей, дремавших над свитками в читальне. — Бегом в покойницкую!
Парни потянулись в казематы. Ихтор же, взяв кошель с деньгами, снова вышел на раскаленный двор. Рядом с ним тут же, словно из-под земли выросла знахарка — крепкая мужеподобная баба с черной полоской усов, пробивающихся над верхней губой. Узнала по коричневому облачению лекаря и подступилась с разговором.
Ихтор перебрал привезенную ей сушеницу, проверяя, должным ли образом заготовлены травы, верно ли собраны, не перепутаны ли, не осыпаются ли соцветия девятисильника, не ломаются ли стебли чистотела, не напополам ли с мхом собраны медвежьи ушки. Но собственные пальцы, что с легкостью ощупывали ломкие былинки, казались лекарю мертвыми. Не торгуясь, он заплатил за товар и махнул рукой, показывая, куда все отнести, совсем при этом забыв, что Руста, возможно, еще обнимается в кладовой лекарской со вдовушкой.
Обо всех этих мелочах обережник не думал. Хотелось ему только одного — забыться. Вычеркнуть из памяти встречу с той рыжей. Но разве ж отыщешь в Крепости покоя? Только гаркнул на квелого первогодка, развешивающего под потолком пучки полыни, как со двора опять послышались крики. На этот раз тревожные.
Подбежал Руста в напяленной наизнанку рубахе и утащил в мертвецкую. Еще один обоз привез в Цитадель не товары, а искалеченных. Здоровенный оборотень напал на купеческие подводы, когда до крепости оставалось лишь полдня пути.
Ратоборец бился со зверем насмерть и людей отстоял, но не всех…
На оббитом железом столе мертвецкой лежало изгрызенное мальчишечье тело. Волколаком к вечеру обернется.
Отца, по-медвежьи ревущего от глухой скорби, едва утащили Дарен и Озбра. Позеленевшие выучи стояли вокруг убитого паренька, кусая губы. Одно дело — просто мертвец. Уж к такому они начали привыкать. Но совсем другое — малец, который еще вот только-только дышал, когда его с телеги снимали, на помощь надеялся. А теперь в стылом воздухе каземата остро пахнет кровью, смертью и кажется — этот запах оседает на языке и в гортани.
Да только наука неумолима.
— Глядите, — ровно говорит Ихтор, поддевая ножом изодранную плоть с грудины, — вот тут, где следы зубов…
И показывает рваные влажно блестящие края раны.
— Плоть почернела. Вот, когда почернеет — уже не помочь. Если же синий край — спасти еще можно. Как?
Кто-то из выучей, с трудом подавляя тошноту, начинает рассказывать, вспоминая недавно прочитанный свиток.
Крефф слушает, потом передает нож парню и говорит:
— Доставай сердце.
Слова скупые, движения выверенные. Все это ему привычно. И выучи, зажимающие рты ладонями, и мертвые тела на широких столах, и горе людское, и равнодушие к нему. Все привычно, да. Нет сожалений, нет горечи, только неспешная деловитость. И лишь взгляд неведомо как оказавшийся в царстве смерти Рыжки вдруг царапает душу. Зачем пришла сюда? Прежде всегда пугалась, когда от него пахло смертью и мертвечиной. Нынче же сидит на пустом столе, смотрит внимательными желтыми глазами на то непотребство, которое творят руки человека, и откуда-то во взгляде столько тоски и понимания…
— А ну, брысь! — Ихтор топает на кошку, а руки… руки режут, пилят и выворачивают нутро того, кто еще день назад был живым непоседливым мальчишкой, поехавшим в первое свое путешествие. Просто ребенок, которому не повезло встретиться с Ходящим. Будь оно все проклято…
Из мертвецкой целитель вышел обессиленный и раздавленный, словно сам был второгодком и впервые видел мертвую человеческую плоть.
Забыться б, хоть на оборот… Не вспоминать тот рыжий затылок, мелькнувший в толпе… мальчишечье нескладное тело… кричащего отца… даже рожу свою страшную… все забыть… Стать просто Ихтой, тем, кем был до появления в родной деревне креффа, до того, как стал… кем? Тем, кем стал.
Очнулся он в мыльне, стоящим над бадейкой с водой и остервенело трущимся мочалом. Казалось, все никак не удается смыть запах крови. Поэтому, лекарь плюнул, окатился с головой и пошел одеваться.
В коридорах Цитадели пахло камнем и сыростью. Тошно.
— Ну, чего ходишь, будто Встрешник тебя гоняет? — высунулась из своей коморки Нурлиса. — У, коновал беззаконный. Иди сюда.
Мужчина вздохнул, но все-таки зашел в душный покойчик, пригнувшись, чтобы не удариться лбом о притолоку:
— Чего тебе?
— "Чего"? — передразнила бабка. — А ничего. На вот.
И сунула в руки ему свою долбленку.
— Это что? — холодно осведомился гость.
— Роса с бузины на волколачьих слезах, — сварливо отозвалась старуха. — Пей. Да спать иди ложись. Надоел, сил нет.
А может и правда?
И он опрокинул долбленку в себя. Выкинуть из души все, что так некстати начало в ней бродить. А назавтра будет новый день и все печали сегодняшние покажутся блажью.
— Спасибо тебе, — он вернул бабке ее добро. На дне еще плескалось.
— Мира в пути, — едко напутствовала его карга. — Иль довести тебя?
