Камигава: Рассказы - Jay Moldenhauer-Salazar
- Все не уймешься? Знаешь, ты мне даже нравишься. Такой простой и прямой. – Полу-ухмылка вновь вернулась на его уста. Самурай опустился на одно колено и начертил на земле символ канджи. Каменные иглы вырвались из земли, окружив Ивамори естественной клеткой.
Кулаки Ивамори били о каменные прутья его тюрьмы. Иглы скрипели и трещали, но лишь слегка. Ударов монаха явно было недостаточно, чтобы освободить его, прежде чем самурай смог бы пронзить его своим мечом. – Чего ты ждешь? – прорычал он. – Закончи то, что начал!
- Бьюсь об заклад, тебе бы этого хотелось, верно? И если я правильно помню, начал все это как раз ты. – Он смерил взглядом монаха с налетом легкого любопытства, словно рассматривая экзотическую зверушку в зоопарке. – Небольшой совет. Можешь принять, можешь забыть – мне все равно. Но тебе, возможно, стоит подумать о том, почему ты так отчаянно стремишься защищать Дзюкай в одиночку. – С этими словами самурай растаял средь деревьев. Покой вновь накрыл поляну, оставив каменную клетку и монаха с опущенными плечами, ослабевшими коленями, и головой, одурманенной мыслями.
Спустя час, когда Ивамори, наконец, расколол один из каменных сталагмитов, он все еще размышлял о вещах, которые не возникали в его разуме долгие годы.
Он проснулся на крики, вопли, и топот бегущих ног. Он сморгнул сон с глаз в тот момент, когда его отец ворвался в комнату. – Ивамори! Беги!
Ему было всего восемь лет, но даже он знал, что ужас в обычно строгих глазах его отца мог означать лишь одно. – Я хочу помочь!
Монах перешагнул через разрушенный камень. Ни самурая, ни его следов нигде не было. Даже если он сможет взять его след, незнакомец ушел уже далеко.
Да и не стоил он того, чтобы его преследовать. Должно быть, он чокнутый. Что за идиотские мысли!
- Твои братья уже у городских ворот, - послышался на удивление спокойный ответ. – Ты нужен на дороге. Помоги матери и сестре сбежать в Дзюкай.
- Нет! Я хочу остаться и сражаться вместе с вами!
Ивамори не думал о Шисато; орочи полностью покинула его мысли. Не думал он и о рычании в его животе, и о поте, застилавшем глаза. Он побрел вперед.
После этого он помнил лишь обрывками: отцовская рука, крепко обнявшая его вокруг талии, свои крики, когда его вынесли в холодную ночь. Он помнил, как его почти швырнули в руки матери, и блеск света, скользнувший по лицу отца перед тем, как он повернулся и бросился к городским воротам, сжимая в руке копье. Сияние горящих домов вокруг них нарастало, поглощая его быстро растаявший в языках пламени силуэт.
Ивамори осмотрелся. Он уже стоял у ворот монастыря. Его мускулистая рука медленно протянулась и толкнула, открывая их. Монахи все еще были поглощены ежедневной рутиной, точно так же, как и в то время, когда он покидал их. Никто не поднял головы, когда он прошел среди них, направляясь в покои Аншо.
Учитель, конечно, ожидал его.
Он вспомнил жжение и боль в легких, глотая лишь столько воздуха, чтобы оставаться на ногах. Затем раздался крик за его спиной. – Не оборачивайся, Ивамори! – Вопила его мать. – Беги! – Хруст, слезы, вой, горячее дыхание на его затылке, тяжелые шаги, звенящие в его ушах и сотрясавшие все его тело. Он все еще чувствовал холодный мох под ногами, когда он прыгнул в чащу Дзюкай, слышал крики монахов, нападавших на его преследователя, чувствовал занозы в руках, когда он обмяк у стен монастыря. Один.
- Добро пожаловать домой, Ивамори.
Он низко поклонился. – Благодарю Вас.
- Я так понимаю, ты обдумал мой вопрос?
- Да.
Аншо поднял бровь. – И каков твой ответ?
Он молчал, слова все еще складывались в его голове. – Я многое сделал для монахов во имя своей семьи. Я хочу… хотел… больше всего на свете воссоединиться со своими родителями и братьями, почтив их имя, умерев за то, что не смог защитить их, будучи ребенком.
- А теперь?
- А теперь… Я больше не знаю, какова моя цель.
Старейшина кивнул. Ивамори выпрямился и повернулся к выходу. – Погоди. – Мускулистый монах обернулся. – Не думай, что я не ценю всего, что ты сделал для нас за все эти годы. Но важные сражения ведутся не только на бескрайних полях. Как не ведутся они лишь для спасения жизней смертных. Помедитируй над этим сегодня.
Ивамори кивнул. Он отправился на поляну для медитаций, чтобы обдумать все, что с ним сегодня произошло.
Тренировки могут подождать.
Улыбки искупления
David A. Page
Тошусай пригнулся под просвистевшим над его головой цепом, затем сухо вонзил катану в мохнатую грудь незуми. Он повернулся, подняв свой меньший клинок вакизаси, и искусно отразил удар длинного изогнутого кинжал очередного грызуна. Следуя инерции поворота, он вынул катану из тела первой жертвы еще до того, как крыс рухнул на землю, обернулся по полному кугу, и с легкостью рассек ржавый до-мару незуми, нанеся ему глубокую рану. Крыс зашипел, его желтые глаза закатились, и он плюхнулся на бок, со сдавленным бульканьем приземлившись в грязь.
Тошусай завершил оборот и остановился, осматривая причиненный урон. Он стоял в центре грязной поляны, посреди тел семерых незуми. Трупы валялись разбросанные, как сломанные прутья вокруг нескольких крупных камней, выпавших из обрушенной стены справа от него. Постройка, некогда служившая приграничной заставой Нумай давно забытого города людей в самом центре Болот Такенумы, была почти полностью разрушена. Со всех сторон темные шесты бамбукового леса отбрасывали когтистые тени на Тошусая и поляну, несмотря на свет от висящей в небе над ним полной луны.
Незуми бы никогда не довелось завершить свое гнусное задание. Убив их, Тошусай этой ночью сохранил жизни невинных, но этот благородный поступок едва ли тронул его омертвевшее сердце. Он был очимушей, обесчещенный единственным выбором давно минувшей ночи, изгнанный своим даймё скитаться по болотам. Когда-то, ярость пульсировала в нем от одной мысли об этом человеке, но теперь ничто не могло проникнуть сквозь онемение, поселившееся в его душе.
Он взглянул на ближайший труп, и нечто странное бросилось ему в глаза. Из шеи крысы торчала оперенная стрела. От ее вида в нем пробудилась отдаленная память забытой эмоции. У него не было ханкю. Значит, кто-то помог ему в этой битве; кто-то с самурайским луком.
