Лут - Евгения Ульяничева
Не редко, просто никогда, подумал Лин и потер досадное пятно на запястье. Осторожно ответил:
— Я не представлял, что здесь настолько не любят Первых.
Нил уселся на край своего ложа — узкой доски в грязных цветастых тряпках, положенной прямо на какие-то набитые камнями ящики. Подвернул под себя одну ногу, насмешливо оглядывая Лина с макушки до пяток. В маленьком, под самым потолком зарешеченном окошке малиново млел рассвет, пересекаемый тенями редких прохожих.
— Я видел тебя на площади, — продолжал Лин, чувствуя, как начинают гореть уши, — ты играл на виолончели… Это было…так красиво.
Крокодил просиял на похвалу всей пастью.
— Вот спасибо, хвостик! Хотя тогда я откровенно лажал, настроение не задалось, — Нил притянул к себе инструмент за гриф, приласкал, как домашнее животное.
— А твои… — Лин перебрал в воздухе пальцами.
— Не мешают нисколько, — фыркнул его спаситель, верно истолковав заминку и сумбурную жестикуляцию, — скажу больше, некоторым девушкам это нравится особенно.
Демонстративно коснулся кончиком языка металлического звериного когтя, венчающего средний палец. Засмеялся.
Скуластое лицо его было слеплено сухо и выразительно: горбатый нос, узкие губы, твердый, крепкий подбородок. Аккуратные усы, короткая ухоженная бородка. И серые глаза. Такие прозрачно-матовые, как весенний дождь, Лин допрежде видел только у Ивановской братии.
— Какие планы, Лин? — Нил с лукавым прищуром огладил бородку.
Оловянный покачал головой, слегка замялся.
— Я бы пошел, Нил. Спасибо тебе огромное, но мне действительно пора.
Музыкант удивленно хохотнул, будто Лин неожиданно отмочил грубоватую смачную сальность. Сел ровнее, оглядывая собеседника с новым интересом.
— Гуапо, да ты шутник. Местные деятели не выпустят тебя с Хома, им ты теперь нужен либо в клетке, либо дохлый…
— А ты не обманываешь?
— А я похож на лжеца?
— Да, — честно ответил синеглазый.
Крокодил не обиделся, пожал плечами:
— Ну, увы, малыш, именно в этом я не вру.
— Мне надо выбраться с Хома.
Крокодил задумался. Подался ближе к юноше, подцепил когтем прядку белых волос. Оловянный настороженно отодвинулся к стене.
— А вот знаешь что, — сказал медленно, — я могу тебе помочь. Наши желания вполне совпадают, но вопрос — чем ты можешь помочь мне? Сразу скажу, твое уютное юное тело и деньги меня не интересуют. Что у тебя есть, кэрридо?
Лин сглотнул, прикидывая, что может предложить в обмен на помощь.
— Я умею рисовать и сражаться, — протянул неуверенно.
— Что, одномоментно? — фыркнул Нил. — Можешь смело составить конкуренцию цирковым собачкам.
Лин покраснел.
— Нет, я, правда, умею. Я могу защищать тебя.
Крокодил обидно рассмеялся.
— Ты и себя защитить не в состоянии, чико бланко.
Лин оскорбился, вздернул голову.
— Я. Могу. Тебя. Защищать. — Сказал, раскалывая слова и щурясь от гнева. — Я умею сражаться.
Нила, казалось, забавляла его реакция.
— Ну-у-у… — протянул нарочито недоверчиво. — Доводилось людей резать, Лин?
— До смерти не приходилось. Но я выходил против Машины, — нехотя, глухо отозвался Лин.
Крокодил замолчал, с губ его стекла улыбка. Серые глаза похолодели, подернулись ледком. Оловянный исподлобья следил за его лицом, уже жалея о том, что проговорился. Его глупая эмоциональность, всегда подводила.
— Не пиздишь, малолетка?
— Проверь, — коротко посоветовал Лин.
— Проверю, — лед в глазах не таял. — Прямо здесь.
Первый насторожился, готовый биться против любого обращенного в его сторону оружия, но вместо этого Нил шлепнулся обратно на ложе.
— Валяй, маэстро. Срифмуй портретик.
— Мне… Нарисовать тебя?
— Ты видишь здесь кого-то другого, более достойного твоей кисти? — Нил повернулся, демонстрируя гордый профиль.
— Н-нет, но моя одежда…карандаш, блокнот… Все пропало.
— Какая чушь, скажите пожалуйста, — Крокодил, насмешливо фыркнув, притянул к себе растрепанную сумку — лениво и ловко подцепив ее мысом ботинка, откинул клапан, порылся, засунув руку по самый локоть, — вот, пожалуйста. Это тебя устроит?
Лин задохнулся от восхищения.
— О-о-о, да-а-а…
— Я смотрю, тебя легко порадовать, — по-доброму усмехнулся Нил. — Но кончай пускать слюни и покажи мне себя.
Впервые Лин рисовал, потому что его попросили. Раньше портреты он больше воровал украдкой, срисовывал тайком, редко кто позировал ему специально, да и не интересовались его «художествами».
Нил стал первым.
Оловянный волновался, чувствуя, что от его доморощенного мастерства, от того, как он себя зарекомендует, зависит ближайшее расчетное будущее. Крокодил терпеливо выждал, а потом бесцеремонно отнял набросок.
Долго молчал. Лин не выдержал и нервно влез:
— Нил, я еще не закончил, это просто…
— Это просто чудесно, хвостатый. Кто учил тебя?
Первый покраснел — от шеи до ушей.
— Никто. Я сам. Сам себя учил.
— Самоучка, значит, — Крокодил кинул на него острый, по-взрослому заинтересованный взгляд, — поздравляю, ты принят. Теперь моя очередь удивлять.
***
Сурдо давался Лину относительно легко. По меньшей мере, он умел объясняться на нем без явных ошибок, погрешность была самой относительной. Акцент можно было списать на удаленность Хома.
Полихромный язык Эфората был куда сложнее, целая палитра откликов, отбликов, смысловых оттенков, люди так не усложняли.
Но кожа. Но волосы. Но глаза.
Нил задумчиво и выразительно-сухо пощелкал ножницами. Оловянный невольно втянул голову в плечи, косясь на старшего товарища. Первому не нравилось вдохновленное лицо музыканта, но идти на попятную было поздно.
— Ты со своей породливой белизной как голый Третий на снегу, очень выделяешься. Острижем косички, перекрасим, как сведенного коня, и можно будет думать о маскировке.
— А теперь о ней нельзя думать?
— А теперь, ихо, просто молись, чтобы краска взялась черной, а не синей в ультрамарин. Тогда придется брить под ноль.
Оловянный зажмурился и искренне попросил у Лута милосердия и понимания. Старался сидеть на заднице ровно, не вертеться и не волноваться, пока музыкант вволю дербанил его волосы, хрипловато напевая и периодически ругаясь.
— Ну, как-то вот так, — заключил Нил.
Лин открыл глаза. Уставился на свое отражение в почерневшем осколке зеркала, любезно подсунутом Крокодилом.
Глубоко вздохнул.
Он был темноволос истово, изо всех сил. Казалось, воронение даже на кожу бросало отблеск. Крокодил без сантиментов обрезал длинные волосы чуть ниже мочек — сначала хотел отхватить пряди по плечи, но малость просчитался и пришлось укорачивать. Стрижка получилась довольно оригинальной, с характерным почерком художника.
Гаера бы удар хватил, подумал Лин. Брат любил плести ему косички в перерывах между зверствами. С надеждой уточнил, осторожно трогая пальцами собственное отражение:
— Теперь я не сильно похож на Первого?
— Ну… Если сильно не присматриваться… не придираться… то да, почему нет? — расплывчато ответил Нил, и Лин ничего не понял. — Так говоришь, у тебя корабеллка в порту?
***
Судьба любила и баловала Нила с самых ссаных пеленок — по крайней мере, так верил сам парень. Вот и тут на росстани метнула ему под нос справную тарелку паэльи. Кушай, мол, не обляпайся.
Ну
