Альманах Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 4
Вот я и говорю: страшнее нет тех времен, когда стар да мал уходит до срока. Тогда-то народ и теряет главную свою силу, тогда-то и забывает, как перед любым врагом устоять и как землю да людей от гибели сберечь…
Есть для этого разные средства. И первые среди всех – вода родниковая, живая, а второе – травы. Слышал небось, растут у нас особые травы.
– Какие?
– Да все разные. Одна, например, травой забвения называется, а другая – разрыв-травой… А есть еще у нас в России сон-трава. Каждую травинку, силой своей особенной наделенную, люди знали. Помнишь, маленький ты совсем был, босиком бегал и ногу порезал? Я тебе тогда к ране травку приложила и травкой обмотала?
– Да! И все зажило!
– А помнишь, как трава та называлась?
– Подорожник!
– Правильно. Так вот, в старые времена, когда и меня еще на свете не было, многие на Руси всё про травы знали. Одни травы раны лечат, другие кровь поправляют, третьи клады указывают, что в земле зарыты. А иные могилы раскрывают…
– Зачем, Ба?
– Я тебе об этом в следующий раз расскажу. А сейчас ко сну готовиться и – спать. А то я тебе про Золотую Ящерку начала рассказывать да не договорила…
…А дело в том, что когда я была такая, как ты – ну, примерно того же возраста, жили мы далеко-далеко от Петербурга. И вообще далеко от всех городов. Настолько, что это трудно здесь сейчас тебе даже представить.
Хотя на самом-то деле, городов на земле не так уж много, как кажется. А в основном земля заселена деревьями, травами, цветами и грибами-ягодами. Да всяким зверьем.
Знала я это и вроде бы всех зверей, в тайге живущих, повидала.
А зимой я очень любила на медвежьей шкуре лежать и в огонь смотреть.
Знаешь, когда в камине дрова уже прогорят, остаются одни чистые угли. Как золото живое. Так и в печке-голландке. Когда синие огоньки на углях затихали, мама открывала дверцу, и мы с ней этим жаром и любовались, сидя на медвежьей шкуре.
– А шкура откуда у вас взялась?
– Подарил кто-то. Нам много неожиданного дарили. Маме однажды оленью шубку. Красоты небывалой!.. Да… Всяких зверей я знала. Охотники ведь вокруг-то жили. И сохатого, и русаков, и соболей, и белок повидала. Ну, и букашек всяких.
– Божью коровку, например.
– А чего смеешься? Да, божьи коровки там тоже водились. Но я больше слоников любила. Они обычно сидели на теплой стороне лиственниц. И сами были теплые от солнца. И шершавенькие. Цепкие они были, не нравилось им, когда их со ствола-то снимали. И хоботок у них был. За это и звали их слониками.
Слоников мы любили.
Но букашки – это птичье хозяйство, и я ими не очень-то интересовалась. Всё мне хотелось Золотую Ящерку найти.
Говорили, что живет она на склоне Первой Горы, в траве вокруг малинника.
И увидеть ее можно только однажды, когда травы на горе от жары пожухнут и малина созреет так, что ее есть уже можно…
Но вот ведь беда-то!
Детям строго-настрого запрещалось за поселок выходить. И кольцо запрета начиналось с Первой Горы.
А что в поселке интересного? Только рудник – на руду золотую поглазеть. Да еще ручейки весной.
Представляешь, когда снега в горах начинали таять, то от них ручейки растекались по всему поселку, как шитье драгоценное.
Потому что у каждого на дне столько красивых горящих каменьев высвечивалось, что часами можно было стоять и смотреть, как струи плетутся, кружевами щепочку иную выкрутят и помчат вниз, к Аллаху.
– Куда помчат?
– К Аллаху. Река так у нас в Аллах-Юне называлась. И шла она от самых вершин золотых гор Джугджура до Алдана. Потому – «Аллах» по-якутски. Верхняя, то есть.
Вода в ручьях чистая, прозрачная, а на дне такие камешки красивые – не передать.
Видишь, вода вещь особая. Она и кусочек кирпича так обкатает и обмоет, что он как яшма смотрится.
Пока в воде-то, под струями всё – драгоценность.
Нет, конечно же, были там и камни драгоценные, и золота много, да нас это не интересовало. А вот Ящерка всех интересовала.
С ней легенда была связана. А может, и просто небылица.
Но говорили, кто Золотую Ящерку в рыжей траве увидит, тот уж половину счастья своего узнает. И оно ему никогда не изменит. Полжизни будет с ним.
Полжизни!
А если изловчиться да Ящерку за хвост-то поймать, она хвост свой сбросит. И убежит. Новый отращивать. Они это умеют… А ты держи его крепче и домой беги, да за порог спрячь, под нижнюю ступеньку.
И тогда счастье-то ко всем в доме перейдет, никого не бросит. И на всю жизнь.
И очень уж хотелось мне у той Ящерки хвост-то отобрать.
Глупая была, а по глупости чего не бывает?
Вот лежу я однажды у самого склона. Отдыхаю. Устала потому что.
Знаешь, у гор свойство такое есть – от людей бегать. Нет, правда, ты не смейся.
Чем ты ближе подходишь, тем она дальше от тебя. И так долгодолго. И нужно много терпения, чтобы до склона дойти.
Я дошла. Сижу, жду. День тихий. Солнечный. Мягкий. Осень…
Сидела-сидела. Потом прилегла. А сама глаз с травы не спускаю. Она пожухлая уже. За лето-то загорела.
Сколько я так прождала, не знаю. Но вот и день, чувствую, кончается, а Ящерки нет.
И только подумала я уходить – а то мама хватится, а меня нет нигде, – как в это самое время смотрю, словно лучик золотой в траве-то жухлой сверкнул.
Вспыхнул и исчез. А потом снова сверкнуло было что-то и быстро так вверх, прямо к малиннику, словно золотая паутинка протянулась, а по ней – лучик солнечный пробежал.
Удивилась я. Села, чтобы получше рассмотреть, а она возьми и обернись!
Я и замерла.
Смотрит на меня Ящерка, а глаза у нее не то синим, не то зеленым посвечивают, не то золотым…
Я про хвост вообще забыла.
А она помолчала так, посмотрела на меня строго и юркнула себе к малиннику.
Я – кубарем домой. Хочется маме рассказать. А что там рассказывать? Что в траве Ящерку увидела?
Взрослые только посмеются. Вот, мол, невидаль. Лучше б трав пособирала – осенние травы особые…
– А счастье, Ба? Дала Ящерка тебе счастье?
– А как же! Вот оно, моё счастье. Лежит, глазами хлопает и не засыпает! Самое лучшее в мире счастье!
– А травы? Ты про травы расскажешь?
– Обязательно, но не сейчас. Поздно уже. Спи сладко!
– Ручки под щёчку! – смеется.
Дразнится, значит. А я думаю: главное, что настроение хорошее. Как раз для легких снов.
Страхи недетскиеДень рабочий к концу подходил, когда раздался телефонный звонок и в трубке прозвучало родное:
– Здравствуй, Ба! Это я.
И голосок какой-то странный. Неуверенный, что ли. Я сразу и не поняла.
– Здравствуй, Лёсик! Что-нибудь случилось?
– Да ничего особенного не случилось…
А голосок еще тоньше и дрожит в нем какая-то странная, незнакомая мне прежде струнка. Что-то не так, думаю. Что-то не так.
А он говорит дрогнувшим голосом:
– Вот мама в магазин уехала… За продуктами… Надо же человека чем-то кормить, а тут всё кончилось.
– Мама так сказала?
– Ну, да…
– И ты один в доме?
Отвечает едва слышно:
– Да.
Что-то напугало, думаю, ребенка. Отчего-то ему страшно, раз звонит сам да еще на работу, и, похоже, с трубкой телефонной расставаться не собирается.
Что может испугать человека в три года? Что угодно. С разбега не догадаешься.
– Ты чем занимаешься сейчас? – спрашиваю.
– С тобой разговариваю.
– Понятно.
Значит, для него это сейчас главное занятие.
Я присела в кресло, махнула коллегам: мол, пока!
– Ну, – говорю. – И что там у тебя в доме происходит?
Помолчал немного, потом говорит:
– Некоторые непонятные вещи происходят.
– Какие? – спрашиваю.
– Ну, как тебе сказать… Понимаешь, он такой быстрый!
– Кто – быстрый?
– Ну, этот, он у них главный. Его в ведро бросят, крышкой накроют, а он уже из дымохода выглядывает. И рожицы строит. Ба! Почему он все время рожицы строит?
– Сейчас разберемся, – говорю. – Ты рассказывай, что он там у тебя еще вытворяет?
– Ты понимаешь, я даже не всегда успеваю за ним. Он то на полу, то уже под потолком. То пролетит через всю комнату и снова в ведро. А то из крана вдруг выскакивает!
– Из какого крана?
– С водой. Как он туда попадает, скажи? Это же невозможно?! Ой, бабушка, мама пришла! Ты извини, я потом тебе позвоню.
И только «би-би-би» – занято, значит.
Ну, раз мама пришла, разберутся.
А через несколько дней опять звонок. Такой же. И всё про главного и какую-то дикую команду кривляющихся громил. А вскоре – опять.
– Спрашиваю:
– Мама опять в магазин ушла?
– Да, – говорит. – Сказала, что скоро вернется. Ба, а этот, ну, главный у них…
И примерно час рассказа, от которого мне самой страшно стало. За психику ребенка. Целый час ужаса, за которым следовало счастливое:
– Мама вернулась!
И трубка отключилась.
На этот раз я сама позвонила дочери. Не сразу, конечно. Приехала домой, отдышалась, сварила кофе, звоню:
– Как дела, как сын?
– Да ничего, – говорит. – Нормально. А что?
