Запах денег - Дмитрий Ромов
Дежурной за столом нет. Её счастье, я бы её убил, если бы она встала на моём пути. Сука! Кто придумал такую огромную гостиницу с такими длинными коридорами!
— Ну, где этот номер? Ты почему цифры не запомнил⁈
— М-м-м… — рассеянно отвечает мой проводник. — Где-то здесь…
— Что значит где-то⁈ Ты издеваешься надо мной⁈ Где, твою мать, дивизию⁈
— Так… вот эта стеклянная дверь, она была вот так же приоткрыта… ага… и вот тут, по правой стороне… Да. Вот эта комната. Здесь.
— Уверен?
— Да, точно, — кивает он. — Это здесь.
Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Ничего не слышно. Тогда я с силой стучу в красивую деревянную дверь. Красивая — это ненадолго. Сейчас я её изуродую! Вышибу, разобью, разломаю!
Никто не отвечает. Тогда я берусь за ручку, нажимаю и толкаю дверь. И… и она оказывается не запертой. Я распахиваю её, будто открываю портал в свой собственный ад. В комнате темно и я ничего не вижу.
Шарю рукой по стене в поисках выключателя, прислушиваясь к шорохам и скрипам и вдруг… Моё сердце вскипает, взрывается, выскакивает из груди, проламывая рёбра и разрывая плоть!
— Нет, — слышу я сдавленный девичий голос. — Не надо, пожалуйста. Ну, не надо…
2. Плохая работа
Я нахожу выключатель и зажигаю свет. Проскакиваю через маленькую прихожую и оказываюсь в комнате. Здесь тоже включаю свет и вижу перед собой тушу Печёнкина. Со спины. Ах, ты, сука!
Он стоит на карачках на кровати, без пиджака, в помятой и задравшейся белой рубашке. Из-под неё вываливаются жирные бока. И белая прыщавая жопа. Штаны спущены, а сам он, как упырь склоняется над своей жертвой.
Я вижу только её руки и ноги, торчащие из-под туши этой жабы.
— Не надо, пожалуйста! — раздаётся жалобный стон и меня переклинивает.
Планка или флажок, я не знаю, что именно там у меня падает, но я чувствую страшный беспощадный и разрушительный гнев, рвущийся из груди. Сердце тоже рвётся — в клочья, в хлам, в ремки.
Я хватаю стул, стоящий у стены и, подлетев к Печёнкину, обрушиваю на его хребтину. На голову надо было.
Печёнкин падает вперёд, сильнее прижимая Наташку, а я наношу удар за ударом — по спине, по голове, по рёбрам. Я бью остатками стула, я бью кулаками и ногами.
Он хрипит и сипит, не в силах произнести ни одного слова, а я продолжаю обрушивать на него свою ярость. Он ухитряется вывернуться и посмотреть, кто же это решил его прикончить. Посмотрел? Теперь получай, гнида. Колено приходится ему в нос. Он всхлипывает, разбрызгивая кровь и хватаясь за нос. Кровища заливает постель, пол и всё, что оказывается рядом.
Я стаскиваю его с кровати и молочу, выбиваясь из сил, заставляя выть и захлёбываться в собственной крови. Вот тебе, урод! Сластолюбец. Получай козлина.
— Брагин… — хрипит он. — Перестань… Прекрати… Тебе конец… По… по… жалуйста…
Немного придя в себя, он пытается обороняться. Масса-то у него будь-будь, но ничего, пусть попробует меня достать. Я подпрыгиваю и в прыжке бью носком ботинка ему в голову. Получай фашист гранату от советского солдата.
Я ведь мирный человек. Я даже не возмущался, когда ты послал Суходоева меня завалить, да? Сука! По роже его текут сопли, смешанные с кровью и слезами. Это тебе конец, а не мне! Кажется, перестарался. Да, точно… Печёнкин хлопает глазами, крутит головой и медленно сползает на пол. Я поворачиваюсь к воющей Наташке и… Капец! Это просто жесть…
— Ты кто такая⁈
— Эля-я-я… — воет девчонка, размазывая по лицу слёзы, тушь и помаду.
Она пытается натянуть на себя простынь, залитую Печёнкинской кровью, но у неё не получается.
— Какая, нахрен, Эля⁈ — нависаю над ней я. — Где победительница конкурса⁈
— Я… — заикаясь, трясёт она головой, — и… и есть по… бедитель… ница…
— Чё ты мне голову морочишь⁈ Наталья из Новосибирска победила! Где она⁈
— Она, — хнычет Эля, — отказалась… и поэтому я стала побе… дительницей…
— От чего она отказалась? От выигрыша? От титула королевы красоты?
— Да-а-а…
— И где она?
Я смотрю на это горемычное существо и мне так жалко её становится, вот честное слово. Да, мне и Печёнкина уже жалко, уделал я его на волне гнева. Ну, и какой из меня мент и теневой воротила? Тьфу, название одно.
Зелёное платье изодрано в лоскуты. Слава Зайцев счёт космический выставит, тут и к бабке не ходи.
— Откуда ты, Эля? — вздыхаю я и присаживаюсь на край кровати, держась за живот. — Ты проститутка что ли?
— Ты дурак⁈ — вспыхивает она и тут же заливается горючими слезами.
Желудок схватило. Бляха-муха, больно как, будто ножом вживую вспарывают. Это от нервов, у меня такое бывает. Ещё и не жрал ничего сегодня. Ну и денёк…
— А зачем тогда с этим боровом припёрлась сюда? — устало спрашиваю я.
Я сижу к ней спиной и смотрю в пол. Сейчас, когда дикий гнев и страх за Наташку отступили, я немного плыву, как гипертоник, резко сбивший высокое давление. У меня с бабушкой такое бывало…
— Он меня напои-и-л…
— А ты что, не знаешь, что молоденьким королевам красоты нельзя с толстопузыми козлами напиваться? Мама не учила? Тебе лет-то сколько?
— Семнадцать… Через месяц…
Я только головой качаю.
— Ты москвичка или приезжая?
Ясное дело, не местная она.
— Из Твери, я. На конкурс приехала.
— Понятно. А где остановилась? В какой гостинице?
— У меня билет был на поезд. На ночной. Я думала сразу и уеду.
— Опоздала? — я поворачиваюсь и пристально вглядываюсь в её испуганное лицо.
Она кивает.
— Ну ничего, поезда часто ходят, уедешь на следующем. Тебе призовые выплатили?
Она снова кивает.
— Ну и всё, не переживай. Всё нормально будет. Этот хер тебя изнасиловал?
— Что? — распахивает она глаза.
— Что-что, акт у вас был половой?
Она краснеет так, что даже помада на её лице кажется недостаточно красной.
— Нет, — мотает она головой. — Он не успел.
— Ну, и хорошо, что не успел. Всё, Эля, иди, вот он тебя проводит. Сюда провожал и обратно проводит.
Я бросаю взгляд на молодого охранника, всё это время находившегося здесь. Выглядит он совершенно ошалевшим. Толку от него ноль, конечно, кто только такого на работу принял. Мог бы и помочь в неравной схватке с врагом. Стоит тут.
— Ты живой, как тебя?
— Костя…
— Костя, давай, бери девушку и тащи её к Лиде. Скажешь, что я велел позаботиться.
Раздаётся резкий стук в дверь. Печёнкин стонет, лёжа на полу. Кого там ещё принесло? Номер перевёрнут вверх дном и принимать посетителей сейчас не время. Стук повторяется, на этот раз более настойчиво.
— Откройте немедленно, это дежурная! — раздаётся рассерженный голос.
Этого только не хватало, почему все неприятности вечно прилетают одновременно! Я делаю знак Косте, чтобы открыл, а сам хлопаю себя по карманам, готовясь коррумпировать охранительницу порядка и нравственности.
— Это что тут… — охает дежурная, увидев пока лишь малую часть вселенской катастрофы, разразившейся здесь.
Я подхожу к двери, закрывая собой панораму сражения.
— Вас сколько здесь после одиннадцати⁈
Всё-таки, удача иногда поворачивает ко мне своё капризное лицо. В дежурной я узнаю уже однажды подкупленную мной лжесвидетельницу Лену Петрук.
— Елена, я вам всё сейчас объясню, — тихо и дружелюбно начинаю я. — Давайте только выйдем из номера.
Я грудью выдавливаю её в коридор.
— Это форменное безобразие, — качает она головой, давая понять, что дёшево от неё не отделаться.
— Согласен, — с ласковой и смиренной улыбкой киваю я. — Мы сейчас всё с вами уладим. «Всё» значит всё, до малейшего замечания.
Она хмыкает. Зачем этот скепсис, если ты хочешь заработать, милая?
— Елена, я хочу подарить вам всё самое дорогое, что имею, — продолжаю улыбаться я и вкладываю в её моментально захлопывающуюся руку соточку. — Портрет Ильича, вождя международного пролетариата, между прочим.
— Соседи жаловались, девица распутная, драка, — отрицательно мотает головой дежурная. — Боюсь, одного портрета будет недостаточно, чтобы покрыть все расходы.
Я вздыхаю:
— Знакомство с вами мне обходится слишком дорого.
Запускаю руку в карман и выуживаю ещё одного Ильича.
— Что? — хмурится она. — Ну, знаешь, я не…
— К счастью, — не даю я ей договорить, — у него оказался брат близнец.
— Лучше бы у них была тройня, — качает головой дежурная.
— Елена, побойтесь Бога! — говорю я тоном, не терпящим возражений. — Я и так переплатил! Вся ситуация яйца выеденного не стоит.
Она поджимает губы и взяв
