Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1988 год
Под нежный скрип травы я слушаю рассказ Ляцы о главной ее заботе — заготовке материала для плетения. Оказывается, это целая наука — заготовить рогоз, или, как его еще здесь называют, камыл, куга, утана. Долгий опыт позволяет мастерице точно уловить момент, когда надо резать рогоз (в июне, до цветения), и с первого взгляда отличить женские растения (берут их — у них листья мягче, не ранят руки). Ляца знает, сколько времени надо выдерживать рогоз на солнце, чтобы он стал светло-охристым, или в тени, под навесом, если хочешь, чтобы рогоз сохранил природный зеленоватый цвет, и сколько держать в ручье, в проточной воде, где трава приобретает темно-охристый оттенок. Мастерица помнит, что ее бабушка замачивала камыш в яме с корой дуба и ольховыми ветками. Тогда он становился темно-коричневым. Высушенный камыш Ляца расщепляет и подрезает верхушки. Лучшей частью стебля она считает круглую сердцевину — купкы, которую оставляет для плетения корзин и самых лучших арджэнов.
Растет циновка под руками Ляцы...
И вот уже видно, как вырисовывается на ней рельефный узор: в центре ряд ромбов, а по краю цепь зигзагов со столбиками.
— Как называется вот этот узор?— спрашиваю я мастерицу, показывая на большой ромб в центре циновки.
— Это «гухор» — узор сердца... Моя циновка будет на пять «гухор». А это,— мастерица показала на зигзаги по краю циновки,— «след мочи идущего вола».
В разговор вступил Гучев:
— Названия орнаментов мастерицы всегда брали из крестьянского быта. Например, «Путы стреноженного коня», «Гусиное крыло», «Гребешок петуха», «Хвост утки», «След сабельного удара»... А работали без образца; по памяти, создавали рисунок, изменяя шаг плетения или вводя окрашенный камыш. Помню, однажды одна мастерица на мой вопрос, какой рисунок она собирается сплести, ответила: разве может моя голова знать, что мои руки сделают? Когда сплету, тогда скажу... В прошлом наиболее талантливые мастерицы плели циновки даже с сюжетными композициями. Вы знаете, к слову, что циновка кабардинской мастерицы Баляцы Евазовой из села Арик находится в постоянной экспозиции Британского музея в Лондоне?
— Скажите, а что привело вас к мысли о выставке? — спросила я Гучева, взглянув на выставочный плакат.
— Теперь-то я знаю всех нынешних мастериц плетения арджэнов,— подумав, ответил он.— А года два назад как школьник прыгал от радости, узнав адрес еще одной мастерицы. Рассматривая их циновки, видел, что у каждой свои особенности: у одной хороша композиция, но слабовата техника плетения, у другой по-особенному завершается край, у третьей — необычное цветовое решение. Вот я и решил свести мастериц для обмена опытом, так сказать.
Услышав последние слова Гучева, Ляца прервала плетение, легко поднялась с табурета и направилась в смежную комнату. Ее место сразу же заняла девочка и стала с большой аккуратностью продевать новый стебель между нитями основы. Во время нашей беседы она стояла у двери, ничем не напоминая о своем присутствии.
Через минуту Ляца вернулась со свертком в руках. Она развернула его, и при боковом освещении мы увидели золотистую дорожку с четко читаемым чуть выпуклым рисунком. Казалось, светотень узора, обегая полотно, уводила в бесконечность...
— Эту циновку я плела еще в молодости,— застенчиво улыбаясь, сказала Ляца.— Много лет она хранилась у сестры, но я забрала, чтобы показать на выставке.— Лицо мастерицы посветлело, как будто она вспомнила о празднике.
Первая выставка адыгских циновок в Нальчике, организованная Республиканским научно-методическим центром народного творчества и Кабардино-Балкарским обкомом комсомола, стала для многих событием. Приехали из разных селений счастливые мастерицы со своими лучшими изделиями и не переставали удивляться тому, как много народа пришло посмотреть их рукоделие.
Слушала старая Ляца, какие ученые слова говорили городские люди о их простом крестьянском ремесле, но странным казалось ей, что о мастерицах, столпившихся застенчиво в уголке, словно забыли... Не выдержала Ляца и тоже попросила слова. Но прежде чем начать говорить, она низко поклонилась молодому человеку, благодаря которому они, мастерицы, другими глазами стали смотреть на свое старинное ремесло. Человек этот был Замудин Гучев.
Кабардино-Балкарская АССР
Е. Фролова, наш спец. корр.
Над восходящим потоком
Сергей тяжело бежал по склону, увязая в рыхлом нетронутом снегу. Алый прямоугольник параплана над его головой горбился и медленно оседал, пока внезапное дуновение снова не наполняло купол. Тогда Сергея безудержно несло и било спиной о камни. Но ветер опять слабел, и глянцевитая плоскость крыла морщилась, как опадающий воздушный шарик, а прыгун бежал, не разбирая дороги, дальше. Еще мгновение — и Калабухов со всего маху врежется в торчащую на его пути трещиноватую гранитную глыбу, увенчанную кривой метелкой арчи, но нейлоновый матрац параплана наконец туго надувается, и Сергей взмывает над склоном. Он плавно выходит на курс вдоль нитки ручья и исчезает за кромкой откоса.
Тем временем ребята расстелили на снегу второе красно-белое полотнище. Николай Зозуля сосредоточенно ждет сильного порыва, сжимая стропы в поднятых руках. Ребята подняли края купола параплана над гребнем, пытаясь поймать капризные выдохи долины, но оказалось, что воздушные потоки с другой стороны горы гасят встречные. Параплан рвется из рук, как платок на ветру. Наконец он вспухает нетерпеливым пузырем, нервно подрагивая в паутине строп. Снова разбег вниз по каменистому склону, но на этот раз без падений. Взлетает Николай красиво и уверенно, а мы стараемся поймать в объективы его уходящий силуэт.
Игорь Солосин вспорхнул легко и споро. Параплан поднял его уже после нескольких шагов. И я, судорожно перекручивая неуклюжий затвор тяжелого «Киева», так и не успел запечатлеть его счастливое лицо.
Все произошло так стремительно, что реальная опасность, только что грозившая прыгунам, почему-то вспоминалась с улыбкой. Ребята из альпгруппы громко делились впечатлениями, бегали по склону, пытаясь проследить за полетом товарищей.
Некогда ослепительно снежное плечо безымянной горы было вытоптано, и глаз невольно искал на нем воображаемый мусор, как после прохода первомайских колонн.
Надев рюкзаки, спускаемся цепочкой по раскисшему на солнце склону. Такие гордые утром, будто настоящие высокогорные, снега темнели и таяли на глазах — в мае, на высоте трех тысяч метров снег долго не лежит. К полудню на крутых боках окрестных горок не осталось и следа вчерашнего снегопада, хотя здесь, подле небольшого кишлака Такоб, в нескольких десятках километров от пышнозеленого, горячего Душанбе, весна еще только набирала силы.
Среди редкой молодой поросли заалели тюльпаны. Такими же красными каплями на зелени дальнего склона теперь горят купола парапланов высокогорной экспедиции «Параальпин-88».
Инициаторы экспедиции — альпинисты, мастера спорта международного класса Валентин Божуков, Виктор Дорфман и мастер парашютного спорта международного класса Юрий Баранов пригласили в экспедицию молодых ребят — альпинистов и парашютистов. На таковский сбор приехало двенадцать человек. Несколько дней они просидели в двухэтажном блочном корпусе лыжной базы в ожидании погоды. Было дождливо, холодно, а в эту ночь со стороны Фанских гор наползли тучи и завалили долину десятисантиметровым слоем снега. Утром, не дожидаясь еще большего ухудшения погоды, восемь участников сбора и мы, два журналиста, поднялись к вершине одной из такобских горок и увидели, как летают в горах с парапланом. Точнее, увидели старт и несколько секунд полета. А те, кто оставался внизу, в долине, видели, как парапланеристы внезапно выплывали из-за кромки снежного склона, быстро пролетали над стадом низкорослых коровок и белобородым стариком, одиноко сидящим на макушке холма в центре долины. Наверное, он, видя человека, пролетающего мимо, негодующе тряс головой и отворачивался — таджикские старики не одобряют рискованные увлечения молодежи восхождениями и тем более подобными полетами.
Признаюсь, что и сам я, впервые увидев маленький красный мешочек, набитый легкой шелковистой тканью и пучком тонких шнуров, не мог представить, как можно решиться прыгнуть с этим внешне весьма легкомысленным летательным средством. Параплан был совершенно не похож на виденные мною раньше купольные парашюты, сшитые из толстой, прочной синтетической ткани и нейлоновых веревок-строп. Но, как оказалось, параплан и парашют — вещи совершенно разные, и полет с парапланом — именно полет, а не прыжок — похож на парашютный прыжок лишь тем, что для него тоже нужно находиться выше места приземления.
